По меткому выражению историка, это была «война льва с китом»: Англия не могла ущемить противника на суше, Франция не могла осилить его на море.
Наполеон это понимал.
В течение почти двух лет вынашивал он план морского десанта на берега Британии, резонно полагая, что только так может дотянуться до противника. В течение почти двух лет возводил он свой печально знаменитый Булонский лагерь, который остроумный Моро некогда окрестил «школой купальщиков».
Но «искупаться» французам так и не довелось.
Булонский лагерь, стоивший колоссальных средств, так и не понадобился.
Пока французские генералы и адмиралы собирали войска и укрепляли флот, сэр Уильям Питт, вновь ставший английским премьером, щедро бросая фунты стерлингов, сумел сколотить новую коалицию, в состав которой наряду с Англией вошли Россия, Австрия и Неаполитанское королевство. Французскому императору в сентябре 1805 года пришлось срочно перестраивать свои войска и менять направление их движения с запада на восток — вместо Лондона на Вену. Начиналась предсказанная Буонарроти цепь войн, которые теперь (почти без перерыва) будут продолжаться до конца царствования.
Тогда-то все генералы и офицеры, до этого болтавшиеся по городам и гарнизонам, были призваны в действующую армию.
В числе других оказался мобилизованным и генерал Мале. Он присоединился к итальянской армии маршала Массена и действовал со своими частями в районе Вероны.
Но вот что интересно. Его адъютантом во время итальянской кампании стал не кто иной, как некий полковник Уде…
Случайность?
Если бы такой вопрос задали кому-либо из руководителей филадельфов, ответом была бы, вероятно, насмешливая улыбка…
Так или иначе, но история засвидетельствовала: именно в это время генерал Клод-Франсуа Мале вступил в ряды филадельфов, а поручителем за него стал небезызвестный Луиджи Анджелони, друг и земляк небезызвестного Филиппа Буонарроти.
2
Но где же был в это время сам Филипп Буонарроти?
Как складывалась его личная судьба?
И довелось ли ему — хоть в малой степени — осуществить те гордые замыслы, которые родились у него в период пребывания на острове Олерон?
Увы! Много времени прошло, прежде чем обстоятельства позволили ему соединить цепь событий, прерванную решением властей о новой депортации изгнанника.
Сообщение, что он будет переведен с Олерона на Эльбу, вызвало у Буонарроти двойственное чувство. С одной стороны, это нарушало его планы, разбивая чуть было вспыхнувший проблеск надежды: он-то ведь думал, что не сегодня завтра с помощью филадельфов обретет п о л н у ю свободу. А тут Эльба… И почему именно Эльба?.. Остров, являвшийся частью прежнего герцогства Тосканского, его родины, к которой он не испытывал большой любви… Да и о какой любви могла идти речь, когда вспоминалось, как его, молодого и пылкого правдоискателя, преследовали за чтение Руссо и Гольбаха, а потом — за «Элогу на взятие Бастилии», — несмотря на хлопоты отца, навсегда выслали из страны…
Но, с другой стороны, Эльба была далеко, а пока что его все же выпускали на «большую землю»; ему с Терезой предстояло длительное путешествие по милой Франции, возможность снова увидеть дорогие сердцу места. И, судя по всему, путешествие должно было проходить в несколько иных условиях, чем предыдущий переезд из Шербура на Олерон.
3
Уже самое начало казалось обещающим.
В середине нивоза XI года Республики[17] его и Терезу перевезли с Олерона в город Сент и поместили в каком-то служебном здании, хотя и без больших удобств, но и без слишком рачительного надзора; во всяком случае, уже на следующий день Тереза могла сбегать на городской рынок, а он в свое удовольствие посидеть в ближайшем кафе.
В кафе он отправился сразу после официального визита к местным жандармским властям.
Его принял довольно любезный гражданин, назвавший себя уполномоченным Гийенаром. Он прочитал Филиппу правительственный указ и от себя добавил, что к ссыльным на время их путешествия будет приставлен всего один жандарм, который ни в чем стеснять их не станет.
Буонарроти осведомился, когда они отправятся в путь.
— Все осложнение в том, — ответил Гийенар, — что нам пока неясно, как будет осуществлена доставка на остров. Конечно, проще всего было бы переправить вас морем, но, к сожалению, департамент Нижней Шаранты в настоящее время не располагает кораблями — все они отправлены на север. Одно из двух: или нам подошлют подходящее судно, или же до Средиземного моря вам придется ехать посуху. В этом случае вам будет предоставлен экипаж, который доставит вас в Тулон. По этому поводу я уже сделал запрос в высшие инстанции, и пока не будет получен ответ, вам придется побыть в нашем городе…
Ответ пришел только через десять дней. Как и предполагал гражданин Гийенар, власти предписывали доставить ссыльных в Тулон, и только оттуда предстояла переправа морем на Эльбу. Именно на такое решение рассчитывал Буонарроти, и в том, что оно состоялось, усмотрел счастливое предзнаменование.
4
От Сента до Тулона, почти не задерживаясь в пути, они добирались более двух недель.
Зима была теплой, но дождливой. Дороги поразвозило. К счастью, большая часть пути шла по утрамбованному шоссе, но когда к ночи — в поисках гостиницы — приходилось сворачивать на проселок, это иной раз угрожало катастрофой. Однако экипаж был добрый, кучер — опытный, а жандарм показал себя славным малым, и в бесхитростной беседе с ним Филипп не только отвлекался от нудной тряски.
Это был крестьянский сын, и звали его Франсуа Беро. В жандармы он подался, чтобы избавить семью от лишнего рта. Сначала служил в Оверни, потом получил чин сержанта и был переброшен в Сентонж. В деревне у него кроме престарелых родителей остались две сестры и брат; одна из сестер вышла замуж за лесника, брат же перебрался в город, на заработки.
В первые дни Франсуа, помня о своем служебном долге, несколько хорохорился и все пытался представить в розовом свете, восхваляя и Первого Консула, и созданный им режим. Выяснилось, что имени Бабефа он никогда не слыхал, Робеспьера же называл «тираном» и «террористом». Буонарроти не спешил. Он воздерживался от прямых опровержений, но, опытный конспиратор, постепенно и незаметно сумел направить разговор в интересовавшую его плоскость и заставил жандарма разоткровенничаться.
Мало-помалу Беро начал выкладывать то, что его волновало. Он рассказал о трудной жизни своих родных.
— Родители мои и сестра, оставшаяся с ними, ведут полуголодное существование — я исправно посылаю им половину моего жалованья. Впрочем, в деревне-то еще кое-как, а вот в городе… Мой брат Жюльен поехал в Париж и устроился на большой мануфактуре. Сначала сводил концы с концами и даже пытался что-то откладывать, потом стало хуже. Что-либо требовать у хозяев запрещено законом. Хотел было податься в другое место — не вышло. Теперь введены особые рабочие книжки, в которые заносятся все «грехи» рабочего. «Попробуй только, — сказал ему мастер, — и мы запишем тебе такое, что ни один хозяин в целой Франции тебя не возьмет».
«Да, — думал Буонарроти, — тот земной рай, который обещали народу новые власти, по-видимому, не удался. Простые люди, будь то в деревне, будь то в городе, жили так же скудно, как и при Директории. Наполеон похитил свободу, взамен обещая хлеб. И простаки поверили его обещаниям. Как хочется верить хорошему, когда ждешь избавления от плохого! Но Наполеон обманул, как всегда и все правители обманывали и будут обманывать народ. Ныне не было ни свободы, ни хлеба. Была разрастающаяся ото дня на день бюрократическая машина, пожиравшая рядовых людей. Как и в былые времена, процветали и обогащались только власть имущие и те, кто обслуживал их. Теперь на горизонте вновь маячила война. Он, Буонарроти, давно предвидел это, он уверен, что война, жестокая и длительная, вспыхнет скоро, очень скоро. Ибо „миротворец“, не найдя выхода из внутренних трудностей, будет искать его во внешних захватах… Ну а что же дальше?..»
