направили их против министра полиции, префекта и военного коменданта Парижа. Против всех троих было совершено грубое насилие. Мятежники распустили слух о смерти императора. Эти экс-генералы арестованы и будут отданы в руки правосудия. В настоящее время Париж абсолютно спокоен».
3
Почти всех членов штаба Мале арестовали в тот же день или днем позже.
Лагори был взят Лабордом прямо в министерском кресле, когда новый министр полиции, все еще не зная, чем заняться, сочинял письмо своему шефу. Он успел написать всего три строчки:
«Дорогой Мале,
я арестовал министра полиции и префекта. Для большей безопасности я обязан сделать…»
Что он был обязан сделать, так никто никогда и не узнал, ибо в этот самый момент его схватили.
Рато имел наивность вернуться в свою казарму, рассчитывая, что его утреннего отсутствия не заметили. Но поскольку отсутствие распространялось не только на утро, но и на всю предшествующую ночь, сержант сразу подал рапорт. Кто-то опознал в нем «адъютанта» мятежного генерала, и он был арестован.
Гидаль и Бокеямпе, некогда сидевшие в одной камере, и теперь действовали вместе. Они собирались бежать из Парижа, но остановились на ночь у одного «верного» человека, который тут же продал их полиции.
Рато, после ареста ставший очень разговорчивым, навел жандармов на Каамано, который был арестован на следующий день.
Бутро удалось скрыться.
Еще одного человека тщательно разыскивали полицейские агенты, то был таинственный аббат Лафон. Но найти его, несмотря на все старания опытных сыщиков, ни сейчас, ни позднее так и не смогли.
4
Сразу же состоялось совещание высших функционеров империи во дворце Камбасереса.
Господин архиканцлер гордился своей выдержкой и храбростью: в отличие от Реаля или Кларка, в день смуты он не бежал со своего поста и грудью встретил опасность! Честно говоря, он даже толком не знал, что произошло в то утро; ему и в голову не пришло, что о нем, вследствие его полной ничтожности, заговорщики просто забыли…
На совещании голоса разделились.
Военный министр Кларк, граф де Фельтр, считал, что расследование нужно произвести с великим тщанием. Уже было арестовано несколько сот заподозренных; это число, вероятно, будет увеличено.
— Не может быть, — говорил Кларк, — чтобы несколько человек взяли на себя и почти провели операцию подобного масштаба. Наверняка здесь действовала какая-то мощная организация…
Реаль и Паскье были согласны с Кларком.
Внутренне не мог с ним не согласиться и Савари. Он сразу же вспомнил о филадельфах и предостережениях Каппеля. Но, несмотря на свою глупость, герцог Ровиго хорошо изучил Хозяина и догадывался, что тот бы не захотел раздувать дело: это было не ко времени. Савари не сомневался, что Наполеон предпочел бы считать заговор делом рук нескольких не вполне нормальных одиночек, никак не связанных с народом.
И поэтому он сказал:
— Я не могу согласиться с графом. Слишком хорошо я знаю Мале и Лагори. Первый — явный безумец, сбежавший из сумасшедшего дома, второй — меланхолик и отщепенец, годами живший вне закона. Ни у одного, ни у другого не прослеживаются связи с какими бы то ни было организациями. Большинство арестованных следует освободить. А горсть виновников — маньяков и соблазненных ими — судить и наказать до возвращения императора.
До возвращения императора…
Эти слова всех повергли в трепет.
Камбасерес, который знал характер Наполеона не хуже, чем герцог Ровиго, поддержал мнение министра полиции, и оно было утверждено.
Быстро сформировали военный трибунал, и уже 24 октября он приступил к работе.
5
На суде Мале держался героем.
Всю вину он принял на себя, всячески стараясь выгородить других. Те, кто действовал с ним, по его словам, не знали истины, верили в смерть императора и были полны благих намерений. Особенно много усилий затратил великий архонт, чтобы не выдать и даже не задеть организацию. Слово «филадельфы» во время процесса не прозвучало ни разу. Имена Буонарроти, Базена, Анджелони, Демайо не были названы.
Несмотря на полученные инструкции, члены суда сомневались.
— Вы хотите уверить нас, — заметил председатель, генерал Дежан, — что в одиночку собирались свалить государство. Это невероятно. Кто были ваши сообщники?
— О, их было много, очень много, — с улыбкой ответил Мале. — Вся Франция. И вы в числе других, господин генерал, если бы я победил.
На это сказать было нечего.
Подсудимые, приняв версию Мале, с разной степенью настойчивости пытались отрицать свою вину: они не знали, что император жив, и в своих действиях лишь подчинялись вышестоящему. Некоторые, желая вызвать жалость судей, рассказывали о женах и детях, подчеркивали свое бескорыстие, демонстрировали рубцы от ран, полученных в боях за императора.
Все это не помогло. Судьба двадцати четырех сознательных и невольных соучастников Мале была решена заранее. Четырнадцать, в том числе глава заговора, Лагори, Гидаль, Рато, Бокеямпе, Сулье, Пикерель, Рабб, Стеновер и Бомон были приговорены к смерти, остальные десять — лишены должностей и званий и оставлены в тюрьме.
В последний момент «по воле императрицы» полковник Рабб и капрал Рато были помилованы. Первый заслужил снисхождение своими семейными связями, второй — длинным языком: спасая жизнь, Рато показал себя превосходным осведомителем, и полицейские власти надеялись использовать его в дальнейшем.
Двенадцать были расстреляны 29 октября на Гренельском поле. Согласно преданию, Мале сам командовал расстрелом.
Трупы, погруженные на три телеги, отвезли в Валь де Грас, чтобы бросить в общую яму. Было замечено, что печальный кортеж сопровождала женщина, одетая в черное, с густой вуалью на лице. Это была Софи Гюго, провожавшая в последний путь любимого человека. Дениз Мале не могла составить ей компанию: за несколько дней до этого она была арестована и брошена в тюрьму. Великий архонт филадельфов знал, что делал, когда поручал своего сына заботам посторонней женщины…
Весь день 29 октября, словно оплакивая погибших, лил холодный осенний дождь.
6
Наполеон, загоняя лошадей, мчался на запад.
Как некогда в Египте, ныне в России, он бросил издыхающую армию на произвол судьбы, а сам спешил в столицу «милой Франции», спасать свою жизнь и остатки славы своего имени.
Но ноябрь 1799 года сильно отличался от ноября года 1812!
Тогда впереди были Брюмер, Консульство, Империя, нескончаемые победы, мировое могущество.
Теперь же ожидали только букет поражений, позор отречения, краткая агония и крошечный остров, затерянный в океане.
Впрочем, всего этого он еще не знал.
Он знал только то, что оставил ореол непобедимости в этой холодной России, что во Франции против него состоялся заговор и что лишь чудо спасло его от гибели. И еще знал он, что его сановники и генералы, все те, кого он осыпал деньгами и почестями и на кого оставил страну, столицу, жену и наследника, забыв присягу, проявили готовность поддаться первому встречному, протянувшему руку, чтобы сбросить в грязь его корону.
О заговоре он узнал поздно, только 7 ноября, когда все было кончено, виновные казнены и жизнь вошла в старую колею.
Получив сообщение из Парижа, Наполеон принял его спокойно. На людях он делал вид, будто такому «пустяку» не придает значения. И, только оставшись среди самых близких, дал волю чувствам.
