погиб во время морской прогулки на малой моторной яхте, но я этому сообщению не верю.
— Почему?
— По многим разным причинам. Первая из них та, что Блюмберг страдал морской болезнью и терпеть не мог моря. А вторая — другая. На яхте было обнаружено пол-ящика джина, а в крови погибшего большое количество алкоголя. Для немецкой полиции этого оказалось достаточно, но дело в том, что человек, о котором мы говорим, терпеть не мог джина и пил, когда была возможность, только портвейн «Кавказ».
— 'Кавказ'? — переспросил Егоров. — Да это же такое… — Мы сейчас говорим не о достоинствах вин, а о доказательствах. Ни одной бутылки «Кавказа» на борту моторки обнаружено не было. Как и в гостинице, где приезжий останавливался. Это заставляет меня предположить, что Аарон Блюмберг не погиб, а подставил вместо себя кого-то другого. Или использовал удобный случай, чтобы исчезнуть.
— Вас тревожит возможность его появления?
— Она меня не тревожит. Его появление будет попросту означать, что наша операция провалена. И никакими силами не сможет быть доведена до конца.
— Кто этот человек?
— Этого я вам не скажу.
— Как он сможет узнать о нашей операции?
— Он узнает.
— С какой стати ему в нее вмешиваться?
— А вот на это я попытаюсь ответить, — проговорил Профессор. — Тем более что эту тему я все равно хотел затронуть в разговоре с вами. Вы очень быстро и эффективно действовали в обстановке форс- мажора, которая сложилась в интересующем нас городе. Ваша разработка обнаруживает у вас остроту и современность оперативного мышления. Это, кстати, и побудило меня настаивать на привлечении вас к операции в качестве ведущей фигуры. Руководство согласилось.
— С неохотой? — поинтересовался Егоров. Профессор словно бы выпростал голову из плеч и посмотрел на него грозным взглядом проснувшегося грифа.
— Нет, — сказал он. — Нет. И знаете почему? Плевать им на то, кто будет руководить операцией. Им важно только одно: чтобы дело было сделано. Ваш успех откроет перед вами блестящую карьеру. Но есть одно «но». Сейчас это может показаться вам незначительным, только позже, возможно, вы поймете, что я был прав. Отдаете ли вы себе отчет в том, что разработанная вами операция от начала до конца не просто аморальна, а преступна по всем законам — и людским, и божьим?
Такого поворота в разговоре Егоров не ожидал.
— Не спешите, подумайте, — предложил Профессор. — Можете закурить. Я люблю, когда при мне курят.
Егоров жадно затянулся «Мальборо» и проговорил:
— Она была аморальна с самого начала.
— Согласен. Но к ее началу ни вы, ни я отношения не имели. Ее начинали другие люди. Я спрашиваю о сегодняшнем дне. Только вы не мне отвечайте, а себе.
— Да, понимаю, — подумав, кивнул Егоров. — Но я, в сущности, выполняю приказ. Я никого не вынуждал принять мой план. Теперь он стал директивой.
— Без «но». Сейчас — без «но», — перебил его Профессор. — Понимаете — вот что важно. В силу служебного положения и своего понимания долга перед Россией мы вынуждены делать вещи, с которыми не может мириться наша совесть. Но забывать о том, что нам приходится делать именно такие вещи, мы не должны. Это единственное, что может спасти наши души. Все это вам может показаться странным, но нравственность даже в таком, урезанном, положении дает человеку силы, о которых он порой не подозревает. Это, кстати, как ни странно, относится и к продвижению по службе. Если у вас ничего нет за душой, кроме желания ухватить очередную звезду на погоны, вы никогда не продвинетесь дальше полковника или в лучшем случае генерал-майора. Для человека, о котором мы говорим, Аарона Блюмберга, понятие нравственности абсолютно, бесспорно и неделимо. Поэтому для него не существует препятствий. И Боже вас сохрани оказаться на его пути.
— А вас? — спросил подполковник Егоров.
Профессор вздохнул, снова усунулся в плечи и ответил:
— Да, и меня. Я бы этого не хотел. Я не хотел бы этого больше всего на свете.
Вызывайте оператора.
Подполковник Егоров бросил в микрофон селектора: «Зайдите, доктор!»
Появился оператор в белом докторском халате и в белой шапочке, положил на стол листы компьютерной распечатки. В ответ на обращенные к нему взгляды неопределенно пожал плечами:
— Слишком мало данных.
— А по тем, что есть? — спросил Егоров.
— Реакции неадекватны.
— То есть? Врет?
— Смотрите сами. Вот реакция на вопрос: «Вы убивали людей?» Точно такая же, как на вопрос: «Вы курите?» Но ведь он же действительно не курит.
— Чушь! — своим скрипучим голосом бросил Профессор. — Два года в Чечне. Капитан спецназа. Он что, цветочки там поливал?
Вопрос не требовал ответа. В тоне, каким это было сказано, звучал не вопрос, а выражение недовольства. Но ни Егоров, ни оператор не чувствовали за собой никакой вины, поэтому оба промолчали, как бы давая возможность начальственному недовольству рассеяться по кабинету, как дыму от сигареты Егорова.
— А реакция на вопрос, умеет ли он убивать людей? — спросил, помолчав, Профессор.
— Насчет этого вам и без полиграфа скажу, — ответил Егоров. — Умеет.
— А реакция отрицательная, — заметил оператор.
— Как это может быть? — не понял Профессор. — Психологический блок?
— Не думаю. У меня есть другое объяснение. Это только гипотеза. Потому что, повторяю, данных для анализа мало. Посмотрите на эти графики. Ответы на вопросы:
«Вы богатый человек?» и «Вы бедный человек?» Кривые совпадают. А теперь я эти кривые совмещаю с реакцией на вопросы, убивал ли он людей и умеет ли убивать людей. Полная идентичность.
— Ни черта не понимаю! — бросил Егоров. — Вы свой полиграф на пол случайно не роняли?
— Прибор ни при чем. Он фиксировал восемнадцать параметров. Ответ в другом.
Обследуемый об этом не думает.
— О чем именно? — уточнил Профессор. — Богатый он или бедный?
— Да. Для него этих вопросов не существует. Точно так же, как вопросов об убийствах.
— Фрейдистские штучки? — с иронией поинтересовался Егоров. — Замещение, вытеснение, подмена?
— Нет. Реакция на такого рода раздражители принципиально иная. Дело проще и одновременно сложней. Это для него работа. И только.
— Убийца-автомат? — предположил Профессор.
— Исключено. Мы проводили обследование наших летчиков, бомбивших Грозный. Для них это тоже была работа. Более того, служба. А кривые там метались, как молнии в грозу. Моральный фактор.
— А здесь, выходит, морального фактора нет?
— Есть. Но он позитивен. Иными словами, объект верит в правильность того, что делает.
— А сразу не могли так и сказать? — раздраженно спросил Егоров.
— Вы бы мне не поверили.
— Я и сейчас не верю. Так не бывает.
— Бывает. В психологии не меньше тайн, чем, скажем, в истории.
Профессор жестом прервал перепалку.
— Что из этого следует? — спросил он. Оператор снова пожал плечами.
— Вы не объяснили мне цели обследования. Но если вы хотели узнать, является ли он наемным убийцей, могу твердо ответить: нет. И в будущем на роль киллера не годится.
Профессор откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал, нахохлившись.
