это было даже важней, чем опасение, что квартира, как и больничная палата, могла быть поставлена на прослушку.
Ермаков приказал водителю развернуться и ехать в Архангельское. Красная «Нива»
Юрия последовала за микроавтобусом.
Решение покинуть ЦКБ родилось у Ермакова внезапно, после телефонного разговора с подполковником Тимашуком, тон которого — сухо-деловой, а по сути своей, хамский — был настолько неожиданным, что Ермаков даже не сразу сообразил, почему прервалась связь. И только потом дошло, что Тимашук попросту бросил трубку.
Ермаков поразился. Тимашук бросил трубку. Потому что у него нет времени на разговоры. Потому что ему нужно работать. Да что же это такое?!
И он понял что. Внезапная перемена в отношении к нему подполковника Тимашука, человека недалекого, но исполнительного и обязанного Ермакову всей своей карьерой, могла означать только одно: его вывели из игры. И сделал это генерал армии Г. Тимашук — пешка. Он невольно ретранслировал то, что человек поумней постарался бы скрыть.
Его, Ермакова, вывели из игры. Его, Ермакова, вывели из дела, в которое он вложил столько нервов и сил, что не существует цены, которой можно это оплатить.
И когда все отлажено, как двигатель истребителя… Да, он был категорически против приказа Г. отправить «Мрию». Как можно так рисковать, зная о предупреждении ЦРУ? Блеф? А если не блеф? Г. орал и матерился так, что в больничный холл заглядывали медсестры, но, увидев крупные звезды на погонах Г., испуганно исчезали. «Ты ничего не понимаешь!» Ермаков понимал. Чтобы вернуть Джаббару предоплату, придется идти на конфликт с очень большим начальством, может быть — даже вызвать недовольство самого президента. Но ведь на кону миллиарды долларов! И даже когда Юрий привез из своего управления копию докладной на имя президента, где ясно было сказано про спутники и съемочную группу Си-эн-эн, вызванную к месту предполагаемой сенсации, Г. не отменил своего приказа.
Господи, да за что же Ты наказал Россию этим неискоренимым племенем чиновных обалдуев, сберегателей собственных жоп?!
Ермаков почувствовал, что не может больше оставаться в больнице. Здесь все давило, запрятанные в палате чипы подслушивали, как казалось ему, не только разговоры, но и его мысли. А мысли эти были такого рода, что пугали самого Ермакова. И даже нелепое предположение, что он может каким-либо образом обнаружить их, заставляло его мрачнеть.
* * *
И теперь, успокоившись в привычном окружении чернеющих за окнами сосен, переплетов подписных изданий на книжных полках, черных кожаных диванов и старой немецкой бронзы светильников, Ермаков не спешил подкатить кресло-коляску к столу с трезвонящим телефоном.
Аппарат был без наборного диска, напрямую связан с центральной диспетчерской «Феникса». Звонили наверняка из Потапова. Тимашук, по-видимому, сообразил, что позволил себе лишнее, сейчас будет объяснять, что заставило его прервать разговор. Ермакова не интересовали его объяснения. Подполковник Тимашук был уже исключен из его жизни, остался далеко позади на обочине, как случайный попутчик.
Телефон умолк, тут же зазвонил снова. В кабинет заглянул Юрий, вопросительно посмотрел на отца:
— Сказать, что тебя нет?
Ермаков кивнул в сторону резного дубового бара:
— Налей.
— Водки? — спросил сын. — Или коньяку?
— Нет. Виски, пожалуй.
Из разномастных бутылок, теснившихся на полке бара, Юрий выбрал «Белую лошадь», показал отцу. Ермаков одобрил. В баре были и «Джонни Уокер», и уважаемый особистами «Джонни Уокер» с черной этикеткой — «Блэк лэйбл», и даже редкий и очень дорогой «Уайтхолл», но Ермаков предпочитал этот скотч с послевкусием кукурузного самогона.
Юрий подал отцу широкий хрустальный стакан с крупными гранями и толстым дном, отчего виски в стакане казалось намного больше, чем на самом деле. Хотел выйти из кабинета, но Ермаков предупредил его движение:
— Сиди, чего уж. Ты уже влез в эти дела. — Он сделал глоток и только после этого нажал клавишу громкой связи:
— Слушаю.
— Товарищ генерал-лейтенант, докладывает полковник Тулин, — раздался голос командира части. — Здесь Сивопляс. Требует связи с вами. Настаивает, чтобы все удалились.
— Что там еще стряслось? — брезгливо спросил Ермаков.
— Никакой новой информацией не располагаю. Саперы обещают восстановить ЛЭП завтра к четырнадцати ноль-ноль. Как только прибудет «Руслан», начнем погрузку.
Взлетно-посадочную полосу к этому времени освободим.
— 'Руслан'? — переспросил Ермаков. — Какой «Руслан»?
— Ан-124. Борт из Домодедова. Тимашук сказал, что он будет задействован вместо «Мрии». Ермаков насторожился:
— Вместо «Мрии»? Откуда он это взял?
— Полагаю, ему сообщил генерал армии Г. Час назад он приказал вызвать подполковника Тимашука в узел связи и говорил с ним. Как раз перед тем, как позвонили вы.
— О чем говорили?
— Не слышал, было приказано выйти. Замечено: после разговора Тимашук был радостно возбужден.
Эти слова полковника только подтвердили уверенность Ермакова: Г. решил, что можно без него обойтись. Ну-ну, посмотрим, как вы без меня обойдетесь. Но сейчас его больше заинтересовало и озадачило другое.
«Руслан». Будет задействован вместо «Мрии». Это еще что такое?
— Передаю трубку Сивоплясу, — сказал полковник Тулин.
— Товарищ генерал-лейтенант, у нас ЧП, — доложил начальник охраны «Феникса».
— У вас там сплошные ЧП. Что на этот раз?
— Подполковник Тимашук готов.
— Что значит — готов? — не понял Ермаков. — К чему готов?
— Ему сделали вид, что он застрелился.
— Как — застрелился? Что ты несешь? Как он мог застрелиться?
— Так точно, не мог, — подтвердил Сивопляс. — Ему придали видимость самоубийства.
— Кто, черт возьми, придал? Говори ясней!
— Арестованные диверсанты. Я ему предупреждал, а он и ухом не моргнул, приказал: кругом.
— Отставить! — скомандовал Ермаков. — Докладывай с начала. Все по порядку!
С помощью наводящих вопросов Ермаков выяснил, что произошло. Тимашук остался один на один с арестованными. Через пятнадцать минут раздался выстрел.
Ворвавшись в бокс, Сивопляс обнаружил на полу труп подполковника. В правой руке у него был пистолет ПМ. Пуля вошла в висок и вышла из затылка. Трое арестованных были прикованы наручниками к трубам водяного отопления, четвертый сидел связанный в кресле, а пятый лежал на носилках, пристегнутый ремнями и в наручниках. Наручники на всех диверсантах были защелкнуты, замки в порядке, а ключ лежал в кармане камуфляжки подполковника Тимашука.
— Почему же ты решил, что его убили? — спросил Ермаков.
— Он левша, а выстрел был в правую голову. И слишком малая наличность крови.
Сердце не качало. Когда они его убили, он уже был.
— Сивопляс, черт бы тебя! Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Как они могли убить его, если были в наручниках и прикованы к трубам?
— Не могу знать, товарищ генерал-лейтенант. Загадка жизни.
— Уйти пытались?
