тенорком и протянул руку, для чего ему пришлось наклониться. — Приятно в такое утро встретить человека, у которого времени хоть жопой ешь. Замечательно. Про себя я этого сказать не могу.
Он был при полном параде — в крахмальной рубашке, с черной «бабочкой» на тонкой шее, только вместо пиджака на нем была синяя стеганая куртка с атласными обшлагами и отворотами.
— Во сколько начинается ваш рабочий день? — поинтересовался я.
— В семь тридцать.
— А заканчивается?
— Если нет никаких мероприятий, примерно к полуночи.
— Я начинаю с оптимизмом смотреть в будущее России.
Он снова тоненько, как бы кудахтая, засмеялся и уселся в кресло против меня, вытянув далеко в сторону длинные журавлиные ноги в узких черных брюках и переплетя их, как жгуты каната. Во всяком случае, казалось, что при желании он мог бы их таким образом переплести.
— Будем говорить здесь. Кабинет прослушивается и просматривается видеокамерами, постоянно идет запись. А здесь можно говорить свободно.
— Прослушивается и просматривается? — удивился я. — Зачем?
— Чтобы можно было проанализировать переговоры. Из слов воспринимается не больше пятнадцати процентов информации. Все остальное — тональность, мимика, жесты. Этим и занимаются мои психологи. Вас, вероятно, удивило, почему я принял вас в такое время? Теперь вы понимаете почему.
— Это меня не удивило, — возразил я. — Меня удивило другое: что вы меня вообще приняли.
— Считайте, что таким образом я выразил уважение вам и вашим друзьям. Я уважаю профессионалов. И не хочу отрезать себе возможности при нужде еще раз обратиться к вам. Но времени у меня действительно мало. Поэтому к делу. Мне известно, с какими трудностями вам пришлось столкнуться при выполнении моего поручения. Круто, Сергей Сергеевич. Но я уверен, что другого выхода у вас не было. И вы вправе потребовать от меня увеличения вашего гонорара. На сколько?
— Ни на сколько. У нас не было никаких трудностей.
— Ну будет вам, будет, сударь! Не скромничайте!
— У нас не было никаких трудностей, — повторил я.
Сощурившись и привздернув губу, отчего его левый ус по-пиратски заторчал, он испытующе на меня посмотрел.
— Вы хотите сказать...
— Я не хочу сказать ничего, — перебил я. — Только то, что сказал. Нам не за что требовать увеличения гонорара.
— Это интересно. Это очень, очень и очень интересно. Мне сообщили, что мурманские следователи установили, что причиной смерти двух бандитов был инфаркт. Вы не могли бы разъяснить мне эту загадку?
— Нет. Мы не имеем к этому ни малейшего отношения.
— Зачем же вы просили о встрече?
— Хочу вам кое-что показать.
Я извлек из кейса старую папку. В ней были протоколы заседания военного трибунала, который состоялся 16 декабря 1984 года в Кандагаре. Буров взглянул на обложку, быстро просмотрел первые страницы.
Я посоветовал:
— Начните с конца.
Он внимательно прочитал приговор трибунала.
— Неслабо! Откуда это у вас?
— Господин Мамаев поручил нам собрать о Калмыкове всю информацию, какая только возможна. По ходу дела мы наткнулись на эти документы.
— Почему вы принесли их не ему, а мне?
— Он не заплатил за работу.
— Не заплатил за работу? — недоверчиво переспросил Буров. — Не заплатил за эти документы? Не понимаю.
— Он не знал про эти документы.
— Сколько?
— Двадцать тысяч долларов.
— Я даю вам тридцать.
— Нет, — сказал я. — Я хочу получить за них не деньги.
— Что?
— Информацию.
— Какую?
— Игорь Сергеевич, прошу извинить, — раздался голос референта. Он появился в гостиной, держа в руках черный узкий сюртук. Буров поднялся, снял куртку, позволил надеть на себя сюртук и махнул длинной худой рукой:
— Исчезните, друг мой.
— В девять ноль-ноль — господин Малышев, — напомнил референт.
— Подождет.
У референта округлились глаза:
— Господин Малышев?!
— Исчезните, сударь!
Клерк исчез.
— Ну вот, — с усмешкой, призванной скрыть раздражение, прокомментировал Буров. — Взял и заставил меня раскрыть перед вами карты. Вы поняли, Сергей Сергеевич, о чем я говорю?
— Он проявил вашу заинтересованность в этом деле.
— Верно.
— Большую.
— И это верно. Да, я заинтересован в этом деле. Но хотел бы понять, в чем заключается ваш интерес.
— Калмыков отсидел два с половиной года ни за что.
— За приготовление к убийству, — возразил Буров.
— Он не собирался никого убивать. И вы это знаете.
— Ну, допустим, — подумав, кивнул он. — И что?
— Мы не хотим, чтобы он сел за убийство, которое он намерен совершить.
— А он намерен?
— Да. И это вы тоже знаете.
— А что знаете вы, сударь?
— Кое-что. А хочу знать все.
— Если я отвечу на ваши вопросы, вы продадите мне эту папку?
— Нет. Но я не продам ее и Мамаеву.
— Спрашивайте.
— Мне известно, что в начале девяносто восьмого года между вами и Мамаевым возник конфликт. Из-за права обслуживать счета ГУИНа...
— Конфликт? О чем вы? — перебил Буров. — Между нами не было и не могло быть никакого конфликта. Со стороны Мамаева была предпринята попытка шантажировать меня. Только и всего.
— И вы поддались шантажу?
— С чего вы взяли?
— Вы отозвали свою заявку. Право на обслуживание счетов ГУИНа получил «ЕвроАз».
— Вас когда-нибудь шантажировали?
— Однажды было.
— Каким образом?
— Украли мою жену и дочь.
