чувства.
– Я постоянно проверяю свой пульс.
– Я знаю, что ты его меряешь. Меня с ума сводит то, как ты это делаешь.
– Так, значит, ты замечаешь, как я это делаю? – спросил Майлз. Он был уверен, что эта его привычка незаметна для окружающих.
– Конечно, замечаю. У тебя постоянно два пальца лежат либо на шее, либо на запястье. Ты что, проверяешь, не умер ли ты или что-то в этом роде?
– Иногда я и сам удивляюсь.
– Боже, ну ты и обуза. Настолько же, насколько хорош в работе.
– Я знаю.
– И тебе нельзя помочь? – спросил Калвиндер, глядя из окна на улицу.
– Мне пытаются.
Калвиндер внезапно посмотрел на него.
– Вот зачем ты ездил во Францию?
– Да. Правда, я не могу об этом рассказать.
– Ничего, я все понимаю. – Калвиндер поднял вверх руки, обсыпав свои волосы пеплом с сигары. – Но ты с кем-то видишься – с консультантом или еще с кем-то?
– Да. Но я, правда, не хочу говорить об этом, хорошо?
– Конечно. Какие, как думаешь, шансы у «Индии» завтра?
– А чем они занимаются?
– Играют в крикет. Я просто сменил тему. Еще шампанского?
Глава тринадцатая
Примерно в то же время, когда Майлз сидел в гостинице «Ковент Гарден», Марио Лупо сходил с экспресса «Евростар» на вокзале Ватерлоо. Он пошел по платформе, за ним следовал Филипп, нагруженный багажом.
Психотерапевт слегка волновался. Ему никогда не нравилось проходить паспортный контроль, он воспринимал эту процедуру как грубейшее вторжение в личную жизнь и как угрозу его независимости. Поскольку у него не было какого-нибудь постоянного места жительства, Марио считал упоминания о гражданстве или национальности проявлением концепции изоляционизма. Он был, как ему самому нравилось полагать, гражданином мира. Его национальностью была принадлежность к человеческой расе. Наличие паспорта, в котором указывалась его национальность, являлось для него неприятным фактом. Марио заглянул в маленькую сумочку, висевшую на его левом плече. Внутри лежали восемь паспортов, все абсолютно законные, оформленные на него, но под разными именами.
Он выбрал паспорт гражданина Великобритании и протянул его служащему. Человек на паспортном контроле едва взглянул на пассажира, когда тот проходил регистрацию. Пройдя, Марио остановился, повернувшись, чтобы дождаться Филиппа. Как только они оказались внутри вокзального комплекса, настроение у Марио стало улучшаться.
Это обновленное состояние духа было разнесено в клочья Полой Бентли, провопившей его имя на пределе своих голосовых возможностей. Она стояла в тридцати метрах от него, но сумела углядеть врача в толпе и захотела привлечь к себе внимание, что она всегда делала, если была хоть малейшая возможность.
Марио мягко ей улыбнулся и поднял руку в приветствии. Пола бросилась к нему через забитый людьми главный вестибюль вокзала.
– Хотите, чтобы я убрал ее? – спросил его Филипп, наклонившись к его уху. Шеф заметил, что француз уже полез рукой под пальто.
– Нет, с ней все в порядке. Я звонил Поле перед нашим отъездом. Я думаю, что мы можем помочь ей, но нам придется провести с ней некоторое время.
– Merde![2] – мрачно сказал Филипп. – Спасибо, что предупредили.
Пола схватила Марио в объятия так сильно, что, если бы не рука Филиппа, поддержавшего патрона сзади, он растянулся бы на полу.
– Это так… так невообразимо видеть вас, Марио! Это в высшей степени изумительно! Я так взволнована! – Она снова обняла его. – Я не могу поверить в то, что вы здесь. Я только что говорила Мэри – вы помните Мэри? Ох, нет, вы никогда даже не видели ее. Она моя самая лучшая подруга из всех… ну, не такая, как Моника, конечно. Все равно, так вот, я ей говорила, что не могу поверить в то, что вы приезжаете.
Внезапно Пола отстранилась и встала, повесив голову и вытянув перед собой руки.
– Черт! Черт! Я забыла! Я так разволновалась, что забыла! Я – сука, убейте меня, я – сука!
– Привет, Пола, – сказал ей Марио. – Ты – вовсе не сука.
– Сука. Я совсем забыла о вашей уродливой руке – я просто кошмар какой-то. И я сказала «уродливой»! О нет! Боже, я такая бесчувственная! Все так думают обо мне, я знаю, что думают. Я просто обняла вас и, возможно, причинила боль уродливой руке. У меня есть подруга с уродливой ногой, и я постоянно об этом забываю и приглашаю ее с собой выйти куда-нибудь прогуляться. Я такая бесчувственная. А еще у меня был слепой друг, юрист с огромным членом, но он был слеп, а я постоянно его спрашивала, видел ли он уже этот фильм или тот. Я сущее зло!
Пола подняла голову. Она рыдала, поток слез бежал по липу, которое всего лишь за несколько секунд до того светилось от восторга.
– Я плохо поступаю, – простонала она. – Я настолько бесчувственная, – провыла она. – Настолько эгоистичная. Я думаю только о себе, себе, себе. Я одержима этим. Почему я не могу хоть иногда думать о других людях?
– Доброе утро, Пола, – умудрился вставить Марио в поток ее яростной речи, воспользовавшись паузой, когда женщина переводила дух. Она смотрела на него секунду, широко раскрыв рот, готовая поддержать разговор, но тут же все началось снова.
– О боже. Мне так жаль. Я так разволновалась, увидев вас, и я не могу поверить, что вы собираетесь остановиться в моем скромном жилище.
– Ну, у нас другие планы… – начал Марио.
– Это ужасно, но я такая счастливая. Я такая счастливая, и я не заслуживаю этого! Все мои друзья говорят мне, что я не заслуживаю этого. Алан – вы знаете Алана? – он занимается прессой для Моники. На которую я работаю. Вы знаете, я делаю пиар для Моники Симпсон, неужели не знаете? Ну, конечно, вы знаете, каждый человек знает это, я начинаю сходить с ума, когда думаю, что люди не знают этого, все знают об этом. Боже правый, мы в «Хелло!» буквально в каждом номере, ну а если не в нем, то в «OK!». Или в «Харперс», или в «Эф-Эйч-Эм». Твою мать, каждый раз, когда я раскрываю какой-нибудь журнал, я вижу в нем себя и Монику, обычно упившихся, обычно на какой-нибудь тусовке с сиськами наружу. Бля! Особенно после истории с Максом! Это было ужасно. Она все еще на реабилитации, и никто не присматривает за ее детьми. А чего вы хотите, я не присматриваю за своими собственными, что же тут такого? Но я вам наверняка рассказывала об Алане, который…
Марио тронул Полу за плечо и начал двигаться на выход.
– Давай ты расскажешь мне об Алане на ходу, – сказал он, стараясь изо всех сил, чтобы вышло как можно мягче. Пола, услышав его, просто замолчала, и все трое направились к выходу из вокзала. Из всех клиентов, которые у него были за всю практику, всего двое оказались жалкими хроническими неудачами. Первой была Анна Бенц – один сеанс травматической терапии и никаких значительных улучшений. Второй была Пола Бентли. Пять индивидуальных и чрезвычайно дорогих сеансов терапии ничего в ней не изменили. Марио знал Полу гораздо лучше, чем ему хотелось бы.
– Так вот, Алан сказал, что я не заслуживаю такого жилища.
– Мы не собираемся останавливаться в…
– Он сказал, что мы должны поменяться с ним. У него всего лишь маленькая квартирка в Кентиш-Таун, бедненький мышонок. Конечно, он захотел поменяться. Но я сказала: «Нет, мне нужна свободная комната, потому что у меня всегда кто-нибудь останавливается. Путешествующие по всему миру. Вроде музыкантов, звезд Голливуда, психоаналитиков…»
