— Я сам толком не знаю. Мы его никогда не видели. Скорее всего, парнишка. Познакомились в сети. Он нам здорово помог. Я тебе потом расскажу!
— С твоими темпами ты быстрее книгу напишешь!
— Не беспокойся, я думаю, что Софи сделает вполне осмысленный документальный фильм.
Я выключил компьютер, и мы направились к дверям интернет-кафе. Когда мы вышли на улицу, зазвонил мой мобильник. Я ответил. Это оказался священник из Горда, который сообщил мне новости о часовщике. Тот должен был прибыть на Лионский вокзал чуть позже полудня. Быстро же он собрался.
Я бросил смущенный взгляд на Франсуа.
— Что? — недовольно буркнул он. — Ты хочешь, чтобы я еще и часовщика твоего встретил?
Я опасливо кивнул.
— Чего только я для тебя не сделаю! Ладно, я его встречу и отвезу в Со.
— Возьми с собой Баджи, — сказал я, — мне так будет спокойнее.
— Об этом и речи быть не может! Баджи останется с тобой. Тебя нельзя оставлять без прикрытия.
Я знал, что спорить бесполезно.
— Вы будете держать меня в курсе? — настойчиво спросил он.
— Да.
— Не беспокойся, я сделаю все, чтобы часовщик мог нормально работать.
Он сел в «Шафран», а мы с Баджи направились к стоянке такси. Ситуация развивалась стремительно.
Мы приехали к Жаклин Делаэ около полудня. Обе подруги сидели на полу, посреди феноменального бардака этой квартиры в седьмом округе. По правде говоря, здесь было еще хуже, чем в Лондоне, поскольку Жаклин тут давно не жила, и на правах хозяйки выступала пыль.
Они отодвинули стол в угол, положили картины рядом с собой и, сидя по-турецки в центре комнаты среди груды книг и рукописей, работали над заметками моего отца.
Нас впустила Жаклин, которая, к моему удивлению, пылко меня обняла и в крайнем возбуждении потащила в гостиную, оставив Баджи стоять в дверях, как последнего дурака. Телохранитель, проскользнув в комнату, деликатно устроился на диване и взял в руки иллюстрированный журнал.
— Ты сейчас увидишь, лапочка, что мы раскопали! — воскликнула математичка, жестом показав, чтобы я садился рядом с Софи.
Значит, и она перешла со мной на «ты», да еще стала называть «лапочкой»! Я не мог опомниться от удивления. Но предпочел не думать, о чем могли говорить две подруги до нашего прихода, и разместился на полу, высвободив себе местечко в этом кавардаке. Конечно же мне не терпелось узнать об их открытиях.
— Это потрясающе! — подтвердила Софи, которая даже не взглянула на меня, почти уткнувшись носом в какую-то огромную книгу.
— Ну так рассказывайте! — взмолился я.
— О'кей. Предупреждаю, это расползается в разные стороны, мы пока еще не свели воедино все концы…
— Сам увидишь, с ума сойти! — вставила Софи.
Обе были совершенно невыносимы, и я подозревал, что они сговорились вывести меня из себя…
— Так расскажите же!
— О'кей. С тысяча триста девятого года, прежде чем перебраться на Мальту, госпитальеры обосновались на Родосе, после того как захватили остров у Византии. Ты следишь за ходом моих рассуждений?
— Еще бы!
— Орден получил во владение остров стратегического значения как с военной, так и с коммерческой точки зрения. Пользуясь этой благоприятнейшей конъюнктурой, банкиры из Флоренции, Монпелье и Нарбонна устремились на остров с целью взять под контроль рынок пряностей и тканей.
— О'кей. И что же?
— Все шло хорошо вплоть до конца пятнадцатого века, когда Восток вновь начинает просыпаться. Уже в тысяча четыреста сорок четвертом году султан Египта осадил остров, а в тысяча четыреста восьмидесятом это сделал Магомет II Константинопольский. И тогда орден решил, что разумнее будет переправить в другое место часть своих богатств. Корабль с госпитальерами на борту выходит в море вслед за флорентийскими банкирами, которые возвращаются домой. Так наши рыцари оказались во флорентийском госпитале. Самое ценное достояние ордена будет храниться здесь до тех пор, пока рыцари не обретут, новое пристанище на Мальте. Ну, а кто находится во Флоренции в тысяча четыреста восьмидесятом году?
— Леонардо да Винчи! — воскликнула Жаклин.
— По мнению твоего отца, — продолжала Софи, — художник несколько раз посетил флорентийскую резиденцию ордена госпитальеров и обнаружил там бесценную реликвию. Йорденский камень.
— К тому времени, — нетерпеливо подхватила Жаклин, — Леонардо уже давно страстно увлекался естественными науками, геометрией, техникой и даже криптографией! Например, он не жалеет времени, чтобы писать справа налево, как в зеркальном отражении…
— Знаю! — прервал я. — Отец в своих записях делал то же самое!
— Вот именно. Между тем в «Кодексе Тривульциано» Леонардо говорит об увиденном во Флоренции предмете, который будто бы содержит в себе некий тайный код. И добавляет, что расшифровал его и так этим гордится, что хочет воспроизвести. Дополнительных разъяснений он не дает, но тут на помощь нам приходит рукопись Дюрера!
— Немецкий художник, — продолжила Софи, — утверждает, что Леонардо поведал ему о своих планах. С целью доказать потомству, что код Камня раскрыт, он решил воспроизвести его в усложненном виде.
— В «Джоконде»?
— Да. Ему понадобилось двадцать пять лет для того, чтобы разработать эту методику! Двадцать пять лет, ты только представь!
— Непостижимо! В целом это все означает, что «Джоконда» является субститутом Йорденского камня?
— Именно. Леонардо воспроизвел в «Джоконде» скрытый в реликвии код. Вот почему твой отец сосредоточился на изучении работ да Винчи. Он ведь знал, что не сможет получить Камень, который находится в руках «Бильдерберга».
— Короче говоря, — резюмировал я, — если удается открыть код в «Джоконде», можно обойтись без Камня. Теперь нам не хватает только зашифрованного текста…
—
— Угу, но раздобыть этот чертов текст будет нелегко, — предостерег я. — Не уверен, что типы из «Акта Фидеи» согласятся одолжить его нам!
— Посмотрим.
— Ладно. А каким образом спрятан код в «Джоконде»? — требовательно спросил я.
— Мы пока движемся ощупью, — призналась Жаклин. — Но зацепка у нас есть. Тебе что-нибудь
