Орлеанского. Может быть, это он предложил Собранию «объявить короля единственной неприкосновенной личностью, тогда как все остальные члены общества, кем бы они ни были, были равны перед законом»? Ламарк пообещал поговорить только с герцогом.
Мирабо не исключал возможности гражданской войны, тем не менее был уверен, что «лишь одно средство может спасти государство и зарождающуюся конституцию — то есть поставить короля в положение, которое позволило бы ему создать коалицию со своим народом». Таким образом, Мирабо делал короля руководителем буржуазной революции.
В обстановке большой секретности, в полночь, во дворце Люксембург состоялась встреча герцога и Ламарка. Выслушав своего собеседника, который говорил в течение двух часов, герцог отказался беседовать на эту тему с королем. Ламарк ушел «с грустью в душе».
Принц действительно был не на шутку обеспокоен планом Мирабо, о котором рассказал ему Ламарк, поскольку этот план полностью противоречил его собственному. С сентября вместе со своими друзьями, герцогом Леви, графом Лашатром и графом Люксембургом, он разрабатывал план, о котором было известно Монморену еще в Версале. Речь шла о вывозе королевы, короля и их детей в место, довольно удаленное от Парижа. Вместе с их отъездом принц становился регентом королевства. Для осуществления подобного плана нужно было подкупить соучастников, а также нейтрализовать влиятельных лиц первого плана, таких как Лафайет и Балли. Все это стоило довольно дорого, и так как принц в данный момент не имел ничего, ему нужно было взять заем. По совету графа де Лашатра, он доверил финансовое управление этого предприятия маркизу де Фавраксу. Тот неусыпно следил за действиями Лафайета и уже договорился с некоторыми банкирами, когда принц встретился с Ламарком. В таких обстоятельствах граф Прованский решил встретиться с Мирабо, хотя нет ни одного документа, который бы подтверждал этот факт. Открыл ли он свой проект? Естественно, нет, по крайней мере не все, однако Мирабо стал для него в то время одним из тайных советников. Возможно, принц пообещал ему пост первого министра в случае, если придет к власти. Итак, Его Высочество и Мирабо устраивали свое будущее.
В канун рождества Ферзен ни на минуту не покидал королеву. «Наконец, 24 декабря я впервые провел с нею целый день. Представьте себе мою радость, только вы можете чувствовать это», — писал он сестре Софии. Если Мария-Антуанетта и могла почувствовать минуты счастья с этим человеком, который, казалось, посвятил ей всю свою жизнь, то даже эти минуты были омрачены постоянным беспокойством и волнением. На следующее утро по всему Парижу прошел ужасный слух. Газеты писали: «Маркиз де Фапракс был арестован вместе с супругой в ночь на 24 декабря по обвинению в попытке убийства господина де Лафайета и господина мэра. Во главе этого заговора был герцог, брат короля». И подпись:
Полученная информация вызвала у герцога большое беспокойство. Фавракс был, как ему казалось, готов рассказать обо всем, что знал. Герцог просил разрешения у короля выступить перед Собранием с оправдательной версией. Мы не знаем, что он сказал королю, однако представляется возможным думать, что он рассказывал о плане захвата королевской семьи. Подобный план не мог удивить короля. Разумеется, герцог представил себя защитником Его Величества.
Королева с большим опасением отнеслась к поступку графа Прованского, который мог скомпрометировать королевскую семью, однако герцог действовал с большой ловкостью. Он представил Собранию красноречивый доклад: он узнал Фавракса лишь когда хотел попросить у него заем, который был необходим ему для государственных дел. Что касалось заговора, то он ничего не слышал о нем. Окончил свою речь патриотическими лозунгами. Собрание взорвалось аплодисментами. Никто не подозревал, что эту речь для герцога написал сам Мирабо. Видя в нем лидера, который может вести за собой толпу, в тот же вечер он написал Ламарку, объясняя ему, каким должно быть теперь поведение короля: Людовик XVI обязан утверждать, что возглавляет революционное движение и назначает герцога первым министром. Однако его ждал отказ короля, который действовал под влиянием королевы, а она всегда испытывала недоверие к своему родственнику. Разумеется, Мария-Антуанетта не могла даже представить себе истинных намерений герцога.
Дело Фавракса повлекло за собой настоящий психоз в рядах аристократов. Его обвиняли в контрреволюционном заговоре, имеющем цель убить Балли, Лафайета и Некера. Общественное мнение приписывало этому человеку такую власть и влияние, которых он никогда не имел. Его называли руководителем контрреволюции, он стоял во главе движения, которое должно было убить всех патриотов. «Все слухи, которые существовали в Париже, сводились к одному — вся эта интрига была словно айсберг, большая ее часть была скрыта под водой, и нити управления все равно вели к герцогу», — так писал Дюкенуа.
Этот заговор, в котором королева совершенно не была замешана, разумеется, обернулся против нее. В глазах парижан она хотела скрыть этот преступный план. И доказательством этого стало то, что через несколько дней после казни Фавракса его вдова и сын были приглашены на обед к королю. Этим шагом аристократия хотела преподнести Фавракса, которого повесили 19 февраля, как спасителя короля и тем самым скомпрометировать монархов перед народом. После обеда мадам де Кампан нашла королеву всю в слезах. «Как это ужасно, — говорила та, — когда против тебя люди, которые весь свой талант направляют во зло. Им удалось скомпрометировать меня сразу перед двумя партиями, представив мне вдову и сына Фавракса. […] Роялисты обвиняют меня в том, что я не проявила участия к горю этой семьи, а революционеры — что я старалась понравиться им». Ни на минуту Мария-Антуанетта не задумалась над тем, кто стоял за Фавраксом и каковы были его истинные цели. Для королевской семьи процесс был очень некстати, но крайней мере ничего хорошего от него не приходилось ожидать. Теперь их обвинили в том, что они притворялись, соглашаясь играть в умеренную революцию. 4 февраля Людовик XVI был торжественно принят в Собрании, где объявил, что и он и королева соглашаются с принятием конституции, в которой он представляется главой революции, во благо народа. Что же касалось королевы, все это утро она провела в постели в слезах — это решение пугало ее своей крайностью. Она пригласила к себе Сен-Приста в надежде, что он поддержит ее. Несчастная королева не могла сдержать слез. Однако в Собрании она вела себя с большим достоинством, ей даже аплодировали, но вскоре ее успех был снова омрачен интригами оппозиции Национального собрания.
Мария-Антуанетта с ужасом поняла, что ничего не получит от иностранных монархов. Ответ короля Испании был весьма уклончив, Карл IV отказался выделить Франции кредит. На деле же в Мадриде к Людовику испытывали только презрение. «Если королю Франции нужны средства удержать свою власть, он не может быть монархом», — не без цинизма заявлял Флоридо Бланка.
Из Австрии королева также не надеялась получить поддержки. 20 февраля умер Иосиф II. Великий герцог Тосканский стал преемником Иосифа под именем
В конце мая король и королева поздравляли друг друга по поводу сотрудничества с Мирабо. Последний добился от Собрания декрета, который защищал права короля на внешнюю политику: война могла быть начата только по предложению и с санкции монарха, хотя народ был вправе решать, при наличии выбора, мир или война. Мирабо оставался очень скрытным по поводу своих отношений с монархами, однако внезапные изменения уровня жизни породили слух о его «измене». Памфлет о его двойной игре не заставил себя ждать. Атакованный со всех сторон, Мирабо продолжал писать королю подробные отчеты и донесения, которые были довольно пессимистичны, в которых он старался тем не менее польстить королеве. Именно в письме от 20 июня он упомянул об особой роли королевы: «Король только мужчина, но его жена придает ему уверенность и поддерживает в нем его королевскую власть. Очень скоро наступит момент, когда женщине и ребенку придется испытать свои силы».
Слухи были не лишены оснований. Возникла контрреволюция. Вокруг графа д'Артуа образовался целый комитет, старавшийся оживить на юге старую вражду между католиками и протестантами, последние с большим энтузиазмом воспринимали революционные идеи. В Монтобане, в Ниме, в Тулузе вспыхивали кровавые бунты, которые переместились в Лион, Баланс и Прованс. В Эльзасе принцы попытались использовать тот же способ религиозной ненависти. Эти бунты позволяли графу д'Артуа надеяться на то, что он сможет вернуться во Францию победителем. Король и королева, которые не хотели возвращать свою власть при помощи знати, возглавляемой принцами, постарались воспрепятствовать событиям, о которых
