Они провели молча несколько часов в грохоте никак не стихавшей грозы. Около четырех утра Хуан задремал и ослабил хватку. Сьюзен тут же скользнула вниз, вскрикнув от неожиданности. Хуан дернулся, ухватил ее покрепче и подтянул обратно.
— Простите, я уснул.
— Хуан, тебе самому нужно экономить силы. Вдвоем мы никогда не выберемся. Если ты меня отпустишь, то сможешь выкарабкаться.
— Если вы и дальше собираетесь болтать чушь, то лучше вам помалкивать.
— Да у тебя просто мания затыкать мне рот!
Она замолкла, но вскоре вновь нарушила предписанное Хуаном молчание, принявшись рассказывать, как ей страшно. Он и сам думал, что настал их последний час. Пауза. Потом она спросила, о чем он думает. Он взывал к своим родителям. Сьюзен замолчала. И вдруг начала истерически хохотать.
— Что смешного?
— Филипп наверняка сидит сейчас перед телеком!
— Вы думаете о нем?
— Забудь, что я сказала. Как думаешь, нас похоронят как героев?
— Вам это важно?
— Не знаю. — Она колебалась. — Может, и важно. — Подумала еще. — Нет, пожалуй, не важно. Просто у меня не было красивой свадьбы, и мне бы хотелось рассчитывать хотя бы на красивые похороны.
Им надо было двигаться дальше. Почву под ними уже настолько размыло водой, что, даже если ливень наконец прекратится, она грозила в любой момент оторваться от склона и увлечь их за собою в пропасть. Хуан умолил Сьюзен сделать последнее усилие и начал опасный подъем. Крик Сьюзен заставил его обернуться. Ей зажало ногу. Придерживая Сьюзен одной рукой, он спустился и на ощупь высвободил ее ногу, придавленную неизвестно чем — в темноте ни черта не было видно. После мучительного подъема они добрались-таки до следующего, еще не смытого витка дороги и, перейдя ее, устроились у откоса горы. Могучий и непредсказуемый ураган вскоре величаво развернулся и удалился умирать в отроги горы Игнасио, за сто километров от здешних мест. Кортеж ливневых дождей проследовал за ним.
— Мне очень жаль, — проговорил Хуан.
— Чего?
— Я лишил вас красивых похорон! Мы спасены!
— Ну, это не страшно, не переживай. У меня есть две-три подружки, которые и в тридцать лет не будут замужем, так что я вполне могу повременить с похоронами, не рискуя прослыть старой девой!
Хуану не нравились ее шутки, и он встал, не желая продолжать разговор. Солнце все еще не взошло, им приходилось ждать рассвета, чтобы двинуться вверх по дороге в направлении деревни. Идти в темноте было слишком опасно. Они промокли до нитки, и Сьюзен трясло — правда, не столько от холода, сколько от близости собственной смерти, которой только чудом удалось избежать. Хуан принялся энергично ее растирать.
Их взгляды встретились. Клацая зубами, она отстранилась от его лица. Ее голос дрожал:
— Хуан, ты очень красивый парень, но слишком молод, чтобы лапать меня за грудь. Может, ты так и не считаешь, и я могу это понять, но, с моей точки зрения, тебе надо подождать еще несколько лет.
Его взбесил ее тон. Она мгновенно это поняла по его сузившимся зрачкам. Не знай она легендарной выдержки своего вечного попутчика, испугалась бы, пожалуй, что он влепит ей пощечину. Хуан не сделал ничего. Он просто ушел от нее. Внезапно и бесследно канул в ночь, сразу сделавшуюся бесконечной.
— Хуан! — закричала она во тьму. — Я не хотела тебя обидеть!
В ответ донесся лишь монотонный стрекот кузнечиков, просушивающих крылышки перед началом дня.
— Не дуйся! Вернись, поговори со мной!
Впрочем, скоро рассветет. В ожидании первых лучей Сьюзен села, прислонившись спиной к дереву.
Усталость взяла свое, она задремала. Когда кто-то потряс ее за плечо, она решила, что это Хуан, но сидевший перед ней на корточках крестьянин оказался совсем на него не похож. Крестьянин смотрел на нее и улыбался. Казалось, дожди, выпавшие на его долю, оставили следы на его лице, избороздив его глубокими морщинами. Сьюзен ошеломленно огляделась. Внизу она увидела корягу, в которой застряла ее нога, чуть дальше выступ, за которым они прятались, и наконец вдали, на самом дне обрыва, кабину «доджа», практически полностью погребенную под слоем грязи.
— Ты видел Хуана? — слабым голосом спросила она.
~ Парня мы пока не нашли, но кроме нас двоих вас никто и не искал.
Отправились они на поиски потому, что вечером услышали рокот грузовика. Роландо Альварес уверил их, что видел мелькнувшие внизу огни фар, но сильная гроза не позволила сразу отправиться к ним на помощь. Роландо не смог никого уговорить. Как только буря немного стихла, он отправил двух крестьян с тележкой, запряженной ослом, убежденный, что в лучшем случае они привезут Сьюзен с Хуаном ранеными. Старший из крестьян сказал Сьюзен, что дону Бланку, должно быть, оберегает ангел-хранитель, коль скоро она уцелела в такую бурю.
— Будем искать Хуана!
— Чего искать, протрите глаза! Здесь все голо, и ни одной живой души до самой долины. Вон справа торчат остатки вашей машины. Если он сам не добрался до деревни, значит, уже похоронен где-то под грязью. Мы сделаем крест и поставим в том месте, где вы сорвались с дороги.
— Это дорога сорвалась, а не мы!
Мужчина помоложе щелкнул кнутом, и осел понуро тронулся в путь. Пока он тащил телегу по дороге, Сьюзен не на шутку тревожилась о своем протеже, который стал ее спасителем.
Час спустя они добрались до деревни. Спрыгнув на землю, Сьюзен выкрикнула имя Хуана. Никто не отозвался. И только тогда она заметила странную тишину, царившую на единственной улочке. Ни один мужчина не подпирал стену, покуривая сигарету, ни одна женщина не шла к колодцу. Она тут же вспомнила о столкновениях, случавшихся между горцами и бегущими из Сальвадора герильос. Но граница отсюда далеко, в эту часть страны они еще не добирались. Ее охватила паника. Она снова позвала Хуана, но ей откликнулось только эхо.
Хуан появился под навесом последнего домика в конце идущей вверх улицы. Его измазанное высохшей грязью, измученное лицо было печальным. Он медленно приблизился к Сьюзен. Та была в ярости.
— Ты в своем уме? Бросать меня вот так, не сказав ни слова, просто исчезнуть и все! Я не знала, что и думать! Не смей так со мной поступать! Ты не ребенок, насколько я знаю, так соображай, что творишь!
Он схватил ее за руку и поволок за собой.
— Идите за мной и замолчите.
Она уперлась и заявила, пристально глядя ему в глаза:
— Прекрати затыкать мне рот!
— Прошу вас, не шумите, у нас нет времени.
Он привел ее к дому, из которого вышел, и завел внутрь. Окна были плотно завешены цветастыми занавесками. Сьюзен потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку. Она узнала стоявшего на коленях Роландо Альвареса. Он встал и повернулся к ней. У него были красные, опухшие глаза.
— Это чудо, что вы приехали, дона Бланка. Она все время вас зовет.
— Что происходит? Почему деревня обезлюдела?
Альварес подтолкнул ее в глубину комнаты и отодвинул занавеску, скрывавшую лежанку у стены.
Сьюзен увидела ту, ради которой предприняла эту безумную поездку. Девочка лежала без сознания. Мертвенно бледное личико, влажное от пота, не оставляло никаких сомнений относительно лихорадки. Сьюзен резко откинула простыню. Культя воспалилась и стала фиолетовой, ее пожирала гангрена. Сьюзен приподняла рубашонку и увидела, что гангрена поднялась до паха. Инфекция уже распространилась по всему телу. У нее за спиной дрожащий голос Роландо говорил, что из-за бушевавшей три дня грозы он не смог отвезти дочку в долину. Он молился, чтобы приехал грузовик, и ночью понял, что Бог услышал его молитвы, но потом увидел, как фары машины осветили бездну. Теперь нужно благодарить Бога за то, что спаслась дона Бланка. Для его дочки уже слишком поздно, он почувствовал это еще два дня назад, у нее не осталось сил. Женщины сменяли друг друга у ее изголовья, но со вчерашнего дня она не открывала глаз и
