Убрав вымытые тарелки в шкаф, Сьюзен вытерла руки о штаны и повернулась к Хуану. Тот уже стоял посреди единственной комнаты с сумкой у ног в явном замешательстве. Сьюзен улыбнулась, желая облегчить ему прощание, и пожелала счастливого пути и успеха в жизни. На мгновение забыв о своей застенчивости, он подошел к ней. Сьюзен обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Ранним утром он ушел по дорогам своей страны к какому-то новому этапу своей жизни. Несколько недель после его ухода Сьюзен боролась с тоской, глядя на дверь, на пороге которой отныне ее ждало лишь собственное одиночество.
— Скучаешь по нему?
— Хуан прав, нужно зависеть только от себя самого. Люди свободны, и привязанность — это глупость, это жажда боли.
— Значит, ты не останешься! Точнее, сколько часов ты пробудешь на этот раз?
— Не начинай сначала, Филипп!
— Почему? Потому что по твоему лицу я уже догадался о том, о чем ты еще не успела сказать: через час ты улетишь, а моя жизнь снова подвиснет до следующего года в красноречивом многоточии. Я знал, что ты не останешься, боже мой, я был готов к тому, что ты мне это скажешь. И до какого возраста ты собираешься ждать? Когда наконец ты задумаешься о нас, о семье?
— Мне двадцать четыре года, у меня полно времени!
— Я пытаюсь тебе сказать, что, отдавая свои силы столь многим людям, ты сама остаешься одна, в твоей жизни нет того, кто бы о тебе позаботился, защитил бы тебя или хотя бы занялся с тобой любовью.
— Да что ты знаешь? Подумать только! У меня что, вид изголодавшейся что ли?
Сьюзен орала, и Филипп мгновенно застыл. Он тихо, но внятно произнес, желая вернуть разговор в спокойное русло:
— Я не это хотел сказать, Сьюзен, не надо так орать.
— Я ору потому, что ты глухой! Я не могу жить ради одного человека, я ежедневно кормлю триста человек, я не могу иметь детей, потому что пытаюсь дать возможность выжить ста десяти детям только в одной моей долине!
— Ага! Так у тебя прибавление, еще десяток детишек? В последний раз их было сто!
— Прибавилось восемнадцать, но восьмерых я похоронила, так что получается сто десять, хотя это на
восемь смертей больше, тебе ясно? Я окружена сиротами, черт подери!
— И сама ты тоже сирота и хочешь ею остаться. Идея стать матерью тебя не прельщает?
— Ты долго думал, чтобы сказать такую чушь? Ты можешь понять, что мне просто нельзя иметь детей при той жизни, которую я веду, это слишком опасно.
Подошедший официант попросил их говорить потише. Подмигнув Филиппу, он поставил перед Сьюзен большую креманку с мороженым. На великолепном испанском он сообщил ей, что это за счет заведения и под шоколадом много миндаля. Отойдя от стола, он заговорщицки кивнул Филиппу, который сделал вид, что ничего не заметил.
— Что ему от меня надо? Почему он заговорил со мной по-испански? — оторопело спросила Сьюзен.
— Да ничего ему от тебя не надо, и говори тише, черт побери!
Тогда Сьюзен из вредности перешла на шепот:
— Я не желаю плодить сирот, у меня нет ни тети, ни дяди, на которых можно рассчитывать в случае чего.
— Перестань валить в одну кучу все эти предлоги и увертки, ты обманываешь только себя! В случае чего, как ты изволишь выражаться, я всегда буду на месте. Ты боишься эмоционально зависеть от кого- либо. Сьюзен, любить — не значит отказываться от своей свободы, это значит придавать ей смысл.
Он не хотел, чтобы их встреча закончилась как предыдущая, но не мог найти другой темы для разговора. Его мозг был не в силах обратить в слова все то, что скопилось у него на душе.
— И потом, тебя защищает мой медальон.
— Да, память у тебя работает безотказно, правда, избирательно, когда тебе это надо.
Она соизволила улыбнуться, поймав его взгляд в тот момент, когда тянулась рукой к вырезу джемпера, чтобы извлечь медальон наружу.
— Хочешь сходить в туалет переодеться? — вызывающе поинтересовалась она. — Ну-ка расскажи мне о своей мужской жизни.
Он вспыхнул, застигнутый врасплох, и, борясь с желанием, принялся рассказывать ей о своей работе в агентстве, хвастаясь возложенной на него ответственностью. Пусть и неофициально, но он уже возглавлял небольшую команду, которая вела шесть проектов. Если и дальше так пойдет, через два года он станет арт-директором. А в остальном ему особенно нечего рассказывать. Но она не позволила ему отделаться легким испугом.
— А твоя подружка, с которой ты ходишь в кино? Ей случается царапать тебя вне кинозала? Или только во время фильмов ужасов?
— Кстати сказать, это был вовсе не фильм ужасов!
— Тем более. Чего ломаться, в самом деле? Как там у тебя с ней?
— Да никак!
— Послушай, душа моя, если ты еще не стал импотентом, то в твоей жизни наверняка что-то происходит.
Он вернул ей комплимент. У нее нет на это времени, возразила Сьюзен, хотя призналась, что пару раз чуть было не закончила вечер в объятиях мужчины после посиделок в баре, но лишь потому, что искала утешения. Он привел тот же довод, объясняя свой статус одиночки. Сьюзен снова пошла в наступление, на сей раз осторожней, и задала вопрос иначе. Он рассказал об ужинах с Мэри Готье-Томсон, журналисткой из Cosmopolitan, которую он три раза в неделю провожает до дома, чем и исчерпываются их отношения.
— Должно быть, она задается вопросом, все ли с тобой в порядке.
— Она тоже не предпринимает никаких шагов!
— Это ты здорово сказал! А что, теперь принято, чтоб первый шаг делала женщина?
— Ты что, толкаешь меня в ее объятия?
— Мне кажется, тебя и подталкивать-то сильно не надо.
— Тебя это устроит?
— Странный вопрос.
— Сомнения, они, знаешь ли, гложут, Сьюзен. Гораздо легче, когда кто-то решает за тебя.
— Решает что?
— Не оставлять тебе надежды.
— А вот это уже совсем из другой оперы, Филипп. Для такой истории требуется, чтоб подходящие друг другу люди встретились в подходящий для этого момент.
— Да уж, чего легче — сослаться, что время, мол, неподходящее, но каждый раз именно здесь и сейчас судьба вынуждает нас принимать решения.
— Ты хочешь знать, скучала ли я по тебе? Скучала! Часто? Почти все время, вернее, когда выдавалась свободная минута, и, хотя это покажется тебе глупым, я также знаю, что еще не готова.
Схватив его руку, она прижала ее к щеке. Филипп не сопротивлялся. Сьюзен прикрыла глаза, и на мгновенье ему показалось, что еще немножко и она сломается. Ему хотелось, чтоб этот миг нежности длился долго-долго, но голос из громкоговорителя уже объявлял об их разлуке. Еще несколько секунд она не шевелилась, словно не слышала объявления. Он взглянул на нее вопросительно. Сьюзен сказала, что знает, слышала. Она посидела еще немного, положив голову ему на руку, потом резко выпрямилась и потянулась, продирая глаза. Они встали, он обнял ее за плечи, неся рюкзак в свободной руке. В коридоре, ведущем на посадку, она поцеловала его в щеку.
— Ты должен попытать счастья с этой твоей подружкой, великим репортером женской моды! Ну, если, конечно, она этого стоит. Во всяком случае, ты-то уж точно достоин большего, чем жалкое одиночество.
— Но мне и одному хорошо.
