— Лиза, мне бы хотелось, чтобы в тот день, когда все эти вещи приобретут в твоей жизни еще большее значение, ты не стеснялась бы задавать мне любые вопросы. Для этого я и существую.
— А тебе кто все это объяснил, когда ты была в моем возрасте?
— Никто. И мне было куда трудней во всем разобраться.
— А в каком возрасте у тебя появился первый парень?
— Не в твоем, во всяком случае. Но и времена тогда были другие.
— И все равно мне это кажется страшноватым.
— Погоди немного и увидишь, насколько изменится твоя точка зрения!
Они продолжили свою беседу после обеда, бродя по улицам Виллиджа и изучая модные бутики в поисках сногсшибательного наряда, призванного «добить» одного знакомого юношу.
— Можно сколько угодно твердить, что внешность в любви не главное, — говорила Мэри. — Но, когда хочешь понравиться, одежда играет поразительно большую роль! Самое главное — найти свой стиль!
И когда продавщица Banana Republic сказала сначала Лизе, размышлявшей над узким черным платьем, что с ее фигурой можно носить все что угодно, а потом, когда девушка была в примерочной, шепнула Мэри, что дочь ее просто великолепна, Мэри ощутила не зависть,а гордость.
Выйдя на улицу с кучей покупок, Лиза чмокнула Мэри, шепнув ей на ухо, что его зовут Стивен.
— Ну что же, Стивен, это начало твоих проблем! — громко провозгласила Мэри. — Ты все каникулы будешь помирать от тоски, уж мы об этом позаботимся!
Лето они снова провели в Хэмптоне, и Лиза тайком дважды в неделю писала письма некоему Стивену. Из этих писем становилось ясно, что она часто думает о нем, но вместе с тем тут вокруг нее «полно симпотных парней» и она проводит «клевые каникулы, много занимаясь спортом». Лиза высказывала надежду, что он тоже неплохо развлекается в своем лагере отдыха, и добавляла, что эти два слова кажутся ей антагонистами.
— Расширение словарного запаса не повредит, — ответила Мэри, когда Лиза спросила ее, не слишком ли высокопарно слово «антагонисты».
В начале учебного года Лиза узнала, что Стивен остался и в ее классе, и в ее жизни.
В ноябре Лиза снова затосковала. Мэри выяснила, что на сей раз Стивен со своей семьей уезжает в Колорадо кататься на лыжах. Ни с кем не посоветовавшись, прямо за ужином Мэри заявила, что было бы неплохо, если бы Лиза наконец научилась кататься на лыжах. Так что приглашение Синди, сестры Стивена, провести каникулы вместе с ними пришлось очень кстати. Отъезд намечался на 27 декабря. Филипп ни в какую не желал разлучать семью на Рождество, но Мэри держалась стойко. На Рождество они созвонятся, разве не пора девочке взрослеть, в конце концов?
Фирменное движение левой бровью, надо полагать, вынудило Филиппа дать согласие.
От Лизы они получили одну-единственную открытку накануне ее приезда, а до этого Мэри ежедневно твердила Филиппу, что волноваться было бы нужно, если бы дочка писала каждый день.
Новый год они встречали втроем, Мэри приготовила роскошный стол, вознамерившись утешить свое семейство. И все же пустующий четвертый стул весь вечер бросался ей в глаза. Пустота стучалась в ту самую дверь, о которой она как-то раз рассказывала Лизе…
Лиза вернулась загорелая и счастливая, с двумя медалями, завоеванными на трассе. Мэри наконец увидела Стивена на групповых фото и потом, вечером, в комнате Лизы, на большой фотографии, с которой они улыбались вдвоем.
В течение двух последующих месяцев мысль возобновить журналистскую деятельность все чаще посещала Мэри. Она начала «просто ради удовольствия» редактировать материалы для хроники и из чистого любопытства пообедала с новым главным редактором «Монтклер тайме», с которым когда-то вместе училась. К ее несказанному изумлению, он пригласил ее с тем, чтобы предложить самой написать материал. Скорее всего ей понадобится время, чтобы «расписаться», поэтому сюжет пусть выберет себе сама. На прощанье он пообещал ей всячески помогать, если ей действительно захочется вернуться в журналистику.
«А почему бы и нет?» — спросила она себя, придя домой.
Филипп сидел за рабочим столом и смотрел в окно на солнце, клонившееся к закату. Великолепный майский день подходил к концу. Вернувшись из муниципальной библиотеки, Мэри тут же поднялась к нему.
Когда она вошла, он поднял глаза и улыбнулся, ожидая, что она скажет.
— Как ты думаешь, можно стать счастливой в сорок лет?
— Думаю, в любом возрасте можно осознать свое счастье.
— А если так меняется ощущение, то и человек еще может меняться?
— Он может почувствовать, что достиг зрелости, и проживать свою судьбу, а не бороться с ней.
— Впервые за долгое время я чувствую, что ты рядом, Филипп, и я счастлива.
Весной 1995 года Мэри поняла, что под крышей ее дома поселилось счастье, и поселилось надолго.
Она занималась уборкой в комнате Лизы, погода стояла теплая, матрас пора было переворачивать на летнюю сторону. Под матрасом лежал большой альбом в черной обложке. Поколебавшись, она села за стол и принялась его листать. На первой странице акварельными красками был нарисован флаг Гондураса. А дальше… Чем дальше она смотрела, тем сильнее ей перехватывало горло. Все газетные статьи об ураганах, обрушившихся на планету за последние годы, были аккуратно вырезаны и вклеены в этот альбом. Все, что хоть в какой-то мере касалось Гондураса, было тщательно собрано и помечено числами. Альбом походил на судовой журнал моряка, покинувшего родные берега и мечтавшего по ночам о том дне, когда, вернувшись домой, он расскажет близким о своем невероятном путешествии. Мэри захлопнула альбом и положила на место. Она никому ничего не сказала, но домашние почувствовали, что ее настроение изменилось. Но и они не поняли, что сердце может увянуть всего за несколько мгновений.
В это лето Мэри уже несколько раз, сама того не замечая, спрашивала Филиппа, как, по его мнению, нужно будет отметить девятнадцатилетие Лизы. Он весело отвечал, что у них есть еще пара лет, чтобы хорошенько это обдумать. В ответ она раздраженно говорила, что время иной раз летит так быстро, что его и не замечаешь.
Утром за завтраком, когда Лиза повела Томаса на бейсбол, Мэри опять завела разговор о предстоящем совершеннолетии Лизы.
— Да что с тобой, Мэри? — озабоченно спросил Филипп.
— Ничего. Я просто, наверное, устала.
— Дело не в усталости. Ты чего-то недоговариваешь.
— Возраст, ничего не поделаешь, пришла пора уставать.
— Лет эдак через тридцать-сорок я тебе поверю, а сейчас этот номер не пройдет. Выкладывай.
— Пошли, я тебе кое-что покажу!
Войдя в комнату Лизы, она извлекла из-под матраса альбом, и Филипп внимательно его перелистал.
— Отлично скомпоновано, у нее отличное графическое чутье. Я очень рад, что у Лизы обнаружился такой талант. Как думаешь, это моя работа ее вдохновила?
Мэри стиснула зубы, чтобы не расплакаться от ярости.
— И это все, о чем ты подумал? Целый альбом посвящен Гондурасу и ураганам, а тебя интересуют ее способности макетчика?!
— Да успокойся ты! С чего ты распсиховалась?
— Ты что, не видишь, что она думает только об ураганах? Что она одержима этой гребаной страной и этими гнусными ураганами?! А мне-то казалось, что мне удалось заинтересовать ее чем-то другим, я-то думала, что смогла пробудить в ней вкус к другой жизни! Время летит так быстро, мне осталось меньше трех лет!
— Да о чем ты?
Мэри не ответила. Филипп взял ее за руку и силой усадил к себе на колени. Всхлипывая, она положила голову ему на плечо. Филипп обнял ее и заговорил ласково и спокойно:
— Любимая, если бы твою мать убили и всех твоих близких в детстве прикончил бы тот же убийца, ты не заинтересовалась бы им?
— Не вижу связи.
