смерть. Я отбиваюсь, вырываюсь из последних сил, хотя руки и ноги по-прежнему не слушаются. Я кричу, и кричу, и кричу, а потом вдруг слышу, как кто-то произносит среди пустынной равнины: «Успокойтесь, Эдриен». Голос мне знаком, это голос моего друга. Уолтер снова повторяет ту же бессмысленную фразу:
— Черт побери, Эдриен, да успокойтесь же наконец, поранитесь!
— Черт побери, Эдриен, да успокойтесь же наконец, поранитесь!
Я открыл глаза, попытался сесть, но оказалось, что меня привязали к кровати. Склонившийся надо мной Уолтер выглядел совершенно растерянным.
— Вы и впрямь к нам вернулись или снова бредите?
— Где мы? — прошептал я.
— Сначала ответьте на простой вопрос: с кем вы говорите, кто я?
— Вы что, совсем рехнулись, Уолтер?
Он хлопал в ладоши. Я не понимал причины столь бурной реакции. Он бросился к двери, выкрикивая ликующим тоном: «Он очнулся, очнулся!» — высунулся в коридор, а когда обернулся, на его лице читались разочарование и досада.
— Не понимаю, как вы живете в этой стране: в обеденный час здесь все останавливается, замирает. Медсестру и ту не дозовешься, с ума можно сойти! Ах да, я обещал сказать, где мы находимся. Мы на четвертом этаже афинской больницы, в инфекционно-пульмонологическом отделении, в палате 307. Когда наберетесь сил, полюбуйтесь видом — очень красиво! Из вашего окна видна гавань, не всякая больница может похвастаться такой панорамой. Ваша мать и ваша прелестная тетушка Элена всех на ноги подняли, чтобы поместить вас в отдельную палату… словами не опишешь! У больничной администрации не было ни секунды покоя. Ваша прелестная тетушка и ваша мать — святые женщины.
— Что я здесь делаю и почему меня привязали?
— Поверьте, это было непростое решение, но вы метались в горячке, бредили, впадали в буйство, и я счел необходимым защитить вас от вас самого. Медсестры устали поднимать вас с пола по ночам. Просто невероятно, до чего беспокойно вы спали! Ладно, хоть мне и не положено по штату, но, раз уж у всех сиеста и я единственное правомочное лицо, освобожу вас.
— Уолтер, вы скажете, что я делаю в больничной палате?
— Вы ничего не помните?
— Помнил бы — не задавал вопросов!
Уолтер отошел к окну.
— Не уверен, что стоит это делать, — задумчиво произнес он. — Наберитесь сил, и мы поговорим, обещаю.
Я попытался сесть на кровати, голова закружилась, Уолтер подбежал и подхватил меня, не дав упасть на пол.
— Видите, я был прав, немедленно ложитесь и успокойтесь. Ваша мать и ваша прелестная тетушка много пережили, так что уж будьте любезны, соберитесь с силами и встретьте их с улыбкой на лице, когда они придут вас навестить во второй половине дня. Берегите силы, это приказ! Пока врачи, медсестры и все Афины дрыхнут, парадом командую я!
У меня пересохло во рту, и Уолтер подал мне стакан воды.
— Не жадничайте, старина, вы много дней под капельницей, я вообще не уверен, что вам можно пить. И не капризничайте, умоляю!
— Даю вам одну минуту, Уолтер: не скажете, как я сюда попал, вырву все эти провода!
— Мне не следовало вас отвязывать!
— Пятьдесят секунд!
— Шантаж, Эдриен? Какое разочарование!
— Сорок!
— После того как увидитесь с матерью!
— Тридцать!
— После обхода, пусть врачи подтвердят, что вы поправляетесь.
— Двадцать!
— Вы чудовищно нетерпеливы. Я столько дней не отходил от вас, могли бы сменить тон!
— Десять!
— Эдриен! — завопил Уолтер. — Немедленно уберите руку от капельницы! Предупреждаю, я за себя не отвечаю, если увижу хоть каплю крови на этих белоснежных простынях.
— Пять!
— Ладно, ваша взяла. Я все расскажу, но никогда вам этого не забуду.
— Я слушаю, Уолтер!
— Вы совсем ничего не помните?
— Совсем.
— А мой приезд на Гидру?
— Приезд помню.
— А кофе, что мы пили на террасе бистро по соседству с магазином вашей прелестной тетушки?
— Кофе тоже помню.
— А фотографию Кейры, которую я нам показал?
— Конечно, помню.
— Хороший признак… А то, что было потом?
— Смутно. Мы уплыли на катере в Афины и простились в аэропорту — вы возвращались в Лондон, я улетал в Китай. Но теперь я не уверен, было это наяву или мне приснился кошмар.
— Никакого кошмара, вы действительно сели в самолет, вот только улетели недалеко. Но давайте вернемся к моему приезду на Гидру. Впрочем, к черту Гидру! У меня для вас две новости.
— Начните с плохой.
— Не могу! Не узнав хорошую новость, вы не поймете другую.
— Ну, раз выбора все равно нет, валяйте…
— Кейра жива, теперь мы уверены!
Я подскочил на кровати.
— Ну вот, главное сказано. Как насчет короткого перерыва на отдых, пока не придет ваша матушка, или доктора, или все вместе?
— Прекратите ваши дурацкие ужимки, Уолтер, и выкладывайте плохую новость.
— Давайте будем последовательны. Вы спросили, почему находитесь в больнице, так позвольте мне объяснить. Из-за вас командир «Боипга-747» повернул назад — на такое не каждый решится. Жизнью вы обязаны бортпроводнице. Через час после взлета вам стало плохо. Очевидно, подцепили заразу, купаясь в Хуанхэ, и она вызвала редкое легочное заболевание. Но вернемся к пекинскому рейсу. Вы сидели и, казалось, мирно спали, но когда та смышленая бортпроводница принесла вам поднос с обедом, ее насторожили ваша бледность и испарина на лбу. Она безуспешно пыталась вас разбудить, дыхание было затрудненным, а пульс редким. Пилот, приняв во внимание серьезность положения, развернул самолет, вас срочно доставили сюда, сообщили мне, и я вернулся, пробыв в Лондоне всего два дня.
— Я не попал в Китай?
— Сожалею.
— А где Кейра?
— Ее спасли те самые монахи, что дали вам приюту горы… забыл название.
— Хуашань!
— Вам виднее! Кейру лечили, и она поправилась, но, к несчастью, ее сразу же задержали и неделю спустя судили, обвинив в незаконном проникновении и пребывании на китайской территории по поддельным документам, то есть без ведома правительства.
— У Кейры не могло быть при себе документов — они остались на дне реки, в машине!
