— Есть новости?
— Две. Одна хорошая, другая — скорее неприятная.
— Начните со второй.
— Как странно…
— Что именно вы находите странным?
— Вашу привычку всегда выслушивать сначала дурные вести… Но я начну с хорошей, иначе другая потеряет смысл! Сегодня утром температура упала, и он пришел в себя.
— Новость и впрямь замечательная, у меня просто камень с души свалился.
— Еще бы! Без Эдриена на ваших поисках можно было бы поставить жирный крест. Я прав?
— Я искренне беспокоился о нашем друге. Иначе не стал бы рисковать, навещая его в больнице.
— Возможно, не стоило этого делать. Боюсь, в палате мы слишком увлеклись разговором и кое-что запало ему в голову.
— Память возвращается? — встревожился Айвори.
— Образы слишком смутные, чтобы Эдриен придал им значение. Я убедил его, что это просто бред.
— Я проявил непростительную беспечность.
— Вы хотели взглянуть на него, оставшись незамеченным, к тому же врачи уверяли, что он без сознания.
— Медицина — весьма неточная наука. Вы уверены, что он ни о чем не догадывается?
— Можете не волноваться, Эдриена сейчас заботит совсем другое.
— Это и есть вторая, досадная, новость?
— Нет, наш молодой друг твердо намерен отправиться в Китай. Я вам говорил, он не станет полтора года сидеть сложа руки, ожидая освобождения Кейры. Уж скорей проведет это время под окном ее камеры. Пока девушка в тюрьме, Эдриен будет думать только о ее освобождении, и тут вы бессильны. Как только врачи отпустят его, он улетит в Китай.
— Сомневаюсь, что он получит визу.
— Значит, отправится туда пешком, через Бутан.
— Эдриен должен продолжить поиски, я не могу ждать так долго.
— Он сказал мне те же слова о любимой женщине, но боюсь, вам обоим придется смириться.
— В моем возрасте полтора года — огромный срок. Не уверен, что окажусь долгожителем.
— Полноте, вы в отличной форме. А жизнь в ста случаях из ста заканчивается смертью, — пошутил Уолтер. — Я, например, могу через мгновение погибнуть под колесами автобуса, выйдя из телефонной кабины.
— Задержите Эдриена любым способом, убедите ничего не предпринимать в ближайшие дни. И главное — не пускайте в консульство и не позволяйте общаться с китайскими властями.
— Зачем вам это?
— А затем, что партия, которую нам предстоит разыграть, требует дипломатического такта, а Эдриен в этой области талантом не блещет.
— Могу я узнать, что вы задумали?
— В шахматах это называют рокировкой, подробней расскажу через день-дна. Прощайте, Уолтер, и будьте осторожны, переходя через улицу…
Закончив разговор, Уолтер решил прогуляться.
Черное такси остановилось перед фасадом элегантного викторианского особняка. Айвори вышел, расплатился с шофером, взял свой багаж, дождался, когда машина уедет, и потянул за висевшую справа от кованой двери цепочку. Зазвенел колокольчик, Айвори услышал приближающиеся шаги, и дворецкий открыл дверь. Айвори протянул ему визитную карточку:
— Не сочтите за труд передать вашему нанимателю, что я прошу принять меня и что дело не терпит отлагательств.
Слуга ответил, что очень сожалеет, но хозяина нет дома и связаться с ним будет затруднительно.
— Не знаю, уехал ли сэр Эштон в Кент, в охотничий домик или к одной из любовниц, — мне, честно говоря, на это плевать. Но знайте: если я уеду, не повидавшись с вашим, как вы его называете, хозяином, он может очень на вас рассердиться. Итак: я прогуляюсь по вашему шикарному кварталу, а когда вернусь и снова позвоню в дверь, вы сообщите мне адрес, где сэр Эштон со мной встретится.
Айвори сошел с крыльца и зашагал по улице, небрежно помахивая сумкой. Через десять минут, когда он прогуливался вдоль ограды, у тротуара остановилась роскошная машина. Водитель вышел и распахнул перед Айвори дверцу: ему приказали доставить гостя в поместье, находящееся в двух часах езды от Лондона.
Английская деревня осталась такой же прекрасной, какой ее помнил Айвори; конечно, здесь не было ни просторов, ни сочной зелени его родной Новой Зеландии, но пейзаж за окном радовал глаз.
Удобно устроившись на заднем сиденье, Айвори отдыхал. Около полудня скрип гравия под колесами автомобиля разбудил его. Машина проехала по широкой, обсаженной аккуратно подстриженными эвкалиптами аллее и остановилась у портика с колоннами, обвитыми штокрозами. Слуга провел Айвори в маленькую гостиную, где его ждал хозяин дома.
— Коньяк, бурбон, джин?
— Стакана воды будет достаточно. Приветствую вас, сэр Эштон.
— Кажется, мы не виделись двадцать лет?
— Двадцать пять, и не говорите, что я не изменился, будем смотреть правде в глаза — мы оба постарели.
— Думаю, вы пришли не для того, чтобы сетовать на старость.
— Представьте себе, именно для этого! Сколько у нас времени?
— Вы мне скажите, раз уж навязались в гости.
— Я не о том. Я спрашивал, сколько нам осталось на этой Земле. В нашем возрасте — лет десять. Или больше?
— Почем «мне знать? Да я об этом и не думаю.
— У вас великолепное поместье, — похвалил Айвори, разглядывая парк за большими окнами. — Говорят, ваша резиденция в Кенте ничуть не хуже.
— Я передам ваши лестные слова моим архитекторам. Вы об этом хотели со мной побеседовать?
— Одна беда со всей этой собственностью — на тот свет ее с собой не заберешь. Копишь богатства, выбиваешься из сил, приносишь жертвы, а в последний день жизни все это становится никому не нужным. Даже если вы навечно припаркуете перед кладбищем ваш красавец «ягуар», так изящно отделанный кожей и деревянными панелями!
— Эти богатства, дорогой мой, перейдут по наследству к следующим поколениям, как мы получили их от наших отцов.
— Недурное наследство в вашем случае, я полагаю.
— Не хочу сказать, что ваше общество мне неприятно, но я очень занят, так что объясните, к чему вы клоните.
— Времена изменились, вот о чем я размышлял вчера за чтением газет. Крупные финансисты попадают за решетку и до конца дней гниют в тесных камерах. Прощайте, особняки и роскошные палаццо — девять метров квадратных, да и то, если это VIP-отсек! А наследнички сорят деньгами, пытаются сменить имя, чтобы смыть семейный позор. Хуже всего то, что никому больше не гарантирована неприкосновенность. Уйти от наказания — бесценная роскошь даже для самых богатых и сильных мира сего. Головы летят, одна за другой, это нынче в моде. Вы лучше меня знаете, что политики больше не генерируют идей, а те, что они выдают, малоприемлемы. Ущербность социальных проектов проще всего замаскировать, подпитывая низменные чувства народных масс, в том числе нетерпимость к «иным». Невероятное богатство одних в ответе за нищету других, сегодня все это знают.
— Надеюсь, вы приехали не для того, чтобы докучать мне революционной прозой и жаждой социальной справедливости?
