нас. За малейшую небрежность, за любую ошибку. Но он передает нам свои знания, а мы этого от него и ждем. Каждое утро, начиная обход, он не устает повторять нам, что медицина — не профессия, а призвание.
В обеденный перерыв я покупаю в кафетерии сандвич и сажусь где-нибудь в саду у нашего корпуса. Иногда я встречаю там моих маленьких пациентов, тех, что выздоравливают. Они дышат воздухом в сопровождении своих родителей.
Вот там-то, у цветущего газона, моя жизнь круто повернулась во второй раз.
Я дремал на скамейке. Учеба на медицинском факультете — это постоянная борьба с недосыпанием. Рядом со мной села сокурсница, и я встряхнулся. Софи — девушка яркая и красивая, мы с ней приятельствуем и флиртуем уже давно, но я так и не могу подобрать названия нашим отношениям. Мы играем в дружбу, делая вид, будто не замечаем, как нас друг к другу тянет. Мы оба знаем, что у нас нет времени на настоящую связь. В это утро Софи в который уже раз заговорила о случае, очень ее беспокоившем. Десятилетний мальчик две недели не мог есть. Никакой патологии не было выявлено, пищеварительная система в порядке, однако любая съеденная пища тут же отторгалась. Мальчик лежал под капельницей, и его состояние ухудшалось день ото дня. Консультация трех психологов ничего не дала. Софи очень тревожил этот маленький больной, она ни о чем другом и думать не могла, все пыталась найти средство от его недуга. Мне же хотелось встречаться с ней по вечерам, как и раньше, каждую неделю — под предлогом совместных занятий, — и я обещал посмотреть историю болезни и подумать над этим случаем. Как будто мы, простые экстерны, могли оказаться умнее всего медперсонала, трудившегося в больнице! Но разве ученики не мечтают превзойти своих учителей?
Софи говорила об ухудшении состояния мальчика, но тут мое внимание отвлекла маленькая девочка, игравшая в классики на аллее сада. Я всмотрелся и вдруг понял, что она не перепрыгивает из клетки в клетку, как положено по правилам. Ее игра была совсем другого рода. Девочка прыгала двумя ногами на свою тень, словно хотела ее обогнать.
Я спросил Софи, в состоянии ли ее маленький пациент передвигаться в кресле на колесах, и предложил вывезти его сюда. Софи предпочла бы, чтобы я сам поднялся к нему в палату, но я настаивал и попросил ее не терять времени. Солнце уже стояло над самой крышей главного здания, вот-вот собираясь скрыться за ней, а мне оно было нужно. Софи немного поворчала, но все же уступила.
Когда она ушла, я подозвал девочку и взял с нее обещание хранить секрет, который я ей доверю. Она внимательно меня выслушала — и согласилась на мое предложение.
Софи вернулась через четверть часа, катя перед собой кресло, к которому был привязан ремнями ее маленький больной. Бледность и впалые щеки говорили о том, как он слаб. Увидев его своими глазами, я лучше понял тревогу Софи. Она остановилась в нескольких метрах от меня, и я прочел в ее глазах безмолвный вопрос: «И что теперь?» Я попросил ее подкатить кресло к девочке. Софи послушалась и села рядом со мной на скамейку.
— Ты думаешь, одиннадцатилетняя девчушка его вылечит? Это твое чудодейственное средство?
— Дай ему время заинтересоваться ею.
— Она играет в классики. Какой ему в этом интерес? Ладно, хватит, я отвезу его в палату.
Я удержал Софи за руку.
— Несколько минут на свежем воздухе ему не повредят. Тебя, наверно, ждут другие пациенты, оставь этих двоих со мной, я пригляжу за ними, пока у меня перерыв. Не беспокойся, глаз с них не спущу.
Софи ушла в крыло педиатрии. Я подошел к детям, расстегнул ремни, которыми маленький больной был привязан к креслу, и на руках перенес его на газон. Сел на траву, посадив мальчика к себе на колени, спиной к последним лучам солнца. Девочка, как мы и договаривались, вернулась к своей игре.
— Что тебя так напугало, малыш, отчего ты чахнешь на глазах?
Он молча поднял на меня глаза. Его тень, совсем невесомая, слилась с моей. Мальчик откинулся у меня на руках, уперся головой мне в грудь. Я взмолился про себя, чтобы вернулась тень моего детства — как давно это было!
Ни один ребенок на свете не смог бы выдумать того, что я услышал. Не знаю кто, он или его тень, нашептал мне это — я отвык от такого рода откровений.
Я отнес маленького больного в кресло и позвал девочку, чтобы она побыла с ним до возвращения Софи, а сам снова сел на скамейку.
Когда Софи вернулась, я сказал ей, что чемпионка по классикам и ее пациент поладили. Ей даже удалось выпытать у него, что его так мучает, и она поделилась со мной. Софи озадаченно на меня посмотрела.
Мальчик привязался к кролику, пушистый зверек стал его любимцем, его лучшим другом. Но вдруг две недели назад кролик исчез, и в тот самый вечер, после ужина, мать спросила домашних, как им понравилось приготовленное ею рагу. Мальчик тут же сделал вывод: кролика нет в живых, его съели. С тех пор он был одержим одной мыслью: искупить свою вину и воссоединиться с маленьким другом там, где он теперь. Наверно, надо не раз подумать, прежде чем говорить детям, что умершие живут без них на небесах.
Я встал, оставив изумленную Софи на скамейке. Проблему я нашел, теперь надо было обмозговать, как ее решить.
В конце дежурства мне передали записку: Софи просила прийти к ней домой в любое время.
Я позвонил в ее дверь в шесть часов утра. Софи вышла с припухшими спросонья глазами в наброшенной мужской рубашке. Смотрелась она в этом наряде соблазнительно, хоть рубашка была и не моя.
На кухне она налила мне чашку кофе и спросила, как мне удалось преуспеть там, где потерпели неудачу три психолога.
Я напомнил ей, что у детей свой язык, который мы забыли, поэтому нам порой так нелегко их понять.
— И ты решил, что он откроется этой девчушке!
— Я надеялся, что нам улыбнется удача, ведь если есть хоть крошечный шанс, попробовать стоит, верно?
Тут Софи перебила меня, чтобы поймать на лжи. Девочка призналась ей, что играла в классики, а с маленьким пациентом был я.
— Ее слово против моего, — ответил я, улыбнувшись Софи.
— Странно, — сухо бросила она, — но я скорее склонна верить ей, чем тебе.
— Можно узнать, кто тебе подарил эту рубашку?
— Я купила ее на распродаже.
— Вот видишь, ты лжешь так же плохо, как я.
Софи встала и подошла к окну.
— Я позвонила вчера его родителям, они из деревни, им невдомек, что их сын привязался к кролику, тем более непонятно, почему именно к этому. Это выше их разумения. Для них все просто: кроликов выращивают, чтобы их есть.
— Спроси у них, что бы с ними было, заставь их кто-нибудь съесть их собаку.
— Нет смысла судить родителей, им и так худо. Мать постоянно плачет, да и отец сам не свой. У тебя есть идеи, как помочь их сыну выбраться из тупика?
— Возможно. Пусть найдут маленького кролика, такого же рыжего, и привезут его нам как можно скорее.
— Ты хочешь пронести кролика в больницу? Если узнает главврач, я тут ни при чем.
— Я тебя не выдам. А теперь можешь снять эту рубашку? Она мне не нравится.
Пока Софи принимала душ, я вздремнул на ее кровати — возвращаться домой не было сил. Ее
