дежурство начиналось через час, а у меня было впереди десять, чтобы хоть немного выспаться. Увидеться нам предстояло в больнице: сегодня ночью я заступал в отделение «Скорой помощи», а она в педиатрию, мы оба дежурили, но в разных корпусах.
Проснувшись, я нашел на кухонном столе тарелку с сыром и записку. Софи приглашала меня зайти к ней в отделение, если будет время. Моя за собой тарелку, я заметил в мусорном ведре рубашку, в которой она была вчера.
Я пришел в отделение к полуночи. В приемном покое мне сообщили, что сегодня тихо: я, пожалуй, мог бы остаться дома, сказала регистраторша, занося мое имя в список дежурных экстернов.
Никто не может объяснить, почему в одни ночи в отделении «Скорой помощи» не продохнуть от больных, а в другие — почти никого. Мне, усталому, это было на руку.
С Софи мы встретились в кафетерии. Я дремал, опустив голову на руки и уткнувшись носом в стол. Она разбудила меня, толкнув локтем.
— Спишь?
— Уже нет, — ответил я.
— Мои фермеры отыскали редкую жемчужину, рыжего крольчонка, в точности как ты просил.
— Где они?
— В отеле неподалеку, ждут моих указаний. Я будущий педиатр, а не ветеринар. Если бы ты просветил меня насчет дальнейших действий, мне бы это очень помогло.
— Позвони им, пусть придут в отделение «Скорой помощи», я их встречу.
— В три часа ночи?
— По-твоему, есть шанс наткнуться в коридоре на главврача в три часа ночи?
Софи нашла телефон отеля в черной записной книжечке, которую всегда носила в кармане халата. Я побежал в отделение «Скорой помощи».
У родителей маленького пациента был растерянный вид. Просьба подняться среди ночи, чтобы принести в больницу кролика, удивила их не меньше, чем Софи. Зверек был спрятан в кармане пальто матери. Я провел их в приемный покой и представил дежурной регистраторше: дядя и тетя из провинции, проездом в городе, зашли меня навестить. Час, конечно, странный для семейного визита, но человека, работающего в отделении «Скорой помощи «городской больницы, не так легко удивить.
Я повел родителей коридорами, стараясь избегать дежурных сестер. По дороге я объяснил матери мальчика, что от нее требуется. Мы дошли до входа в крыло педиатрии, там нас уже поджидала Софи.
— Я послала дежурную сестру принести мне чаю из автомата. Не знаю, что ты собираешься делать, но давай побыстрей. Она скоро вернется. У нас самое большее двадцать минут, — сообщила Софи.
В палату со мной вошла только мать. Она села на кровать и погладила лобик спящего сына. Мальчик открыл глаза и, верно, решил, что мать ему снится. Я сел с другой стороны.
— Я не хотел тебя будить, но мне надо показать тебе кое-что, — сказал я ему.
Его кролика, заверил я, не съели, он жив-живехонек. У него родился малыш, а этот паршивец взял и сбежал к другой крольчихе. Некоторые отцы, к сожалению, так поступают.
— А вот твой отец ждет тебя в коридоре, один за этой дверью, среди ночи, потому что он любит тебя больше всего на свете, да и твою маму тоже очень любит. Ну вот, если ты мне не веришь, смотри!
Мать достала крольчонка из кармана и опустила на кровать сына, удерживая двумя руками. Мальчик во все глаза уставился на зверька. Он медленно протянул ладошку, погладил его по голове, мать разжала руки, контакт был установлен.
— У этого крольчонка нет никого на всем свете, ты ему нужен. И если ты не наберешься сил, он погибнет. Тебе надо есть, чтобы заботиться о нем.
Я оставил мальчика с матерью и, выйдя в коридор, пригласил в палату отца. Можно было надеяться, что мой план сработает. Сурового вида крестьянин обнял меня и крепко прижал к себе. На короткий миг мне захотелось стать этим маленьким мальчиком, чтобы вновь обрести отца.
Когда через день я пришел в больницу, мне передали записку от секретаря заведующего отделением: меня просили немедленно явиться к нему в кабинет. Такое было впервые, и я прежде поговорил с Софи. Дежурная сестра нашла кроличью шерсть в постели маленького пациента из палаты 302, и тот выдал секрет за стакан фруктового сока и тарелку каши.
Софи все объяснила сестре и, поскольку результат был налицо, умоляла ее молчать о чудодейственном средстве. Увы, некоторым ревнителям правил не хватает ума иной раз их нарушить. С ума сойти, как держатся за соблюдение правил те, кому недостает воображения.
Что ж, я, в конце концов, пережил достаточно наказаний от мадам Шеффер — шестьдесят два за шесть лет учебы, то есть каждую четвертую субботу. В больнице я работал девяносто шесть часов в неделю: что хуже этого могло со мной случиться?
Мне не пришлось идти в кабинет профессора Фернштейна — заведующий сам совершал утренний обход в сопровождении двух ассистентов. Я присоединился к окружавшей их группе студентов. Софи еле держалась на ногах, когда мы вошли в палату 302.
Фернштейн изучил листок, вывешенный в изножье кровати; пока он читал, стояло гробовое молчание.
— Итак, к мальчику сегодня утром вернулся аппетит, хорошая новость, не правда ли? — обратился он к сопровождающим.
Психиатр поспешил расхвалить плюсы своего лечения: он-де уже несколько дней успешно работает с больным.
— А у вас, — Фернштейн повернулся ко мне, — нет никаких других объяснений этому внезапному улучшению?
— Никаких, профессор, — ответил я, опустив голову.
— Вы уверены? — настаивал он.
— Я не успел изучить карту этого пациента, я больше работаю в отделении «Скорой»…
— Стало быть, мы должны заключить, что команда психологов преуспела в своей работе, и приписать всю заслугу ей? — перебил он меня.
— Я не вижу причин думать иначе.
Фернштейн отложил листок и подошел к мальчику. Мы с Софи переглянулись — она была вне себя. Старый профессор погладил ребенка по голове.
— Я рад, что тебе лучше, малыш. Теперь мы будем постепенно тебя подкармливать и, если все пойдет хорошо, через несколько дней вынем иглы из твоей руки и вернем тебя родителям.
Обход продолжился. Когда он был закончен, студенты разошлись каждый по своим делам.
Фернштейн окликнул меня, когда я уже уходил:
— На два слова, молодой человек!
Софи тотчас подошла и встала между нами.
— Я полностью разделяю ответственность за происшедшее, профессор, это моя вина.
— Я не знаю, о какой вине вы говорите, мадемуазель, так что лучше вам помолчать. У вас наверняка есть работа, вот и ступайте.
Дважды повторять Софи не пришлось, она оставила меня наедине с профессором.
— Правила, молодой человек, — сказал он мне, — существуют для того, чтобы вы приобрели опыт, не убив слишком много пациентов, приобретенный же опыт позволяет вам от них отступать. Я не знаю, как вам удалось совершить это маленькое чудо и что натолкнуло вас на верный путь, буду признателен, если когда-нибудь вы со мной поделитесь, мне ведь история известна только в общих чертах. Но не сегодня, иначе мне придется вас наказать, а я из тех, кто считает, что в нашей профессии важен результат. Пока же советую вам подумать о педиатрии, когда будете выбирать интернатуру. Если у человека дар, жаль зарывать его в землю, право, жаль.
С этими словами старый профессор повернулся и ушел, не простившись со мной.
Сменившись с дежурства, я вернулся домой озабоченный. Весь день и всю ночь меня не покидало ощущение незавершенности, оно тяготило, хоть причины его я понять не мог.
Неделя выдалась адская, отделение «Скорой помощи» было переполнено, и мои дежурства
