– Кровь у меня все равно не чистая!
– Дай мне еще немного времени и принимай лекарства.
– Он симпатичный, вот и все.
– Прямо как крокодил, нацелившийся на филейную часть!
– Ты его знаешь?
– В жизни не видела!
– Тогда почему такие поспешные суждения?
– Доверься мне, у меня дар, я зрю в корень. От низкого голоса Лукаса у Софии похолодел затылок, она даже подскочила.
– Раз вы собираетесь провести вечер со своей восхитительной подругой, то будьте великодушны, примите и вы приглашение в один из лучших ресторанов города. В моем кабриолете легко поместиться втроем.
– Вы очень догадливы, София – само великодушие! – подхватила Матильда, полная надежды, что подруга пойдет ей навстречу.
София оглянулась с намерением поблагодарить незнакомца и ответить ему отказом, но его глаза лишили ее дара речи. Они долго смотрели друг на друга, не в силах ничего друг другу сказать. Лукас рад бы был прервать молчание, но не мог издать ни звука, только безмолвно разглядывал волнующие черты незнакомки. У нее совершенно пересохло во рту, она не глядя пыталась нащупать стакан на стойке, а он уже положил туда руку. Неуклюжесть жестов обоих привела к опрокидыванию стакана: прокатившись по цинковому краю стойки, он упал на пол и разлетелся на семь осколков. София наклонилась и осторожно подобрала три стеклышка, Лукас встал на колени, чтобы ей помочь, и взял остальные четыре. Оба выпрямились, по-прежнему глядя друг на друга.
Матильда, переводившая с одного на другого взгляд, не выдержала и раздраженно бросила:
– Я подмету!
– Снимай фартук! Идем, мы и так опаздываем, – ответила София, сумев наконец отвернуться.
Она попрощалась с Лукасом коротким кивком и властно поволокла подругу на улицу. На стоянке она ускорила шаг. Открыв Матильде дверь, она поспешно села за руль и рванулась с места.
– Чего это тебя так разобрало? – недоуменно спросила Матильда.
– Ничего.
Матильда повернула зеркальце заднего вида в салоне так, чтобы София могла на себя взглянуть.
– Посмотри, на кого ты похожа, и растолкуй мне свое «ничего».
Машина мчалась по порту. София опустила стекло, в салон ворвался ледяной воздух, Матильда поежилась.
– Очень серьезный человек! – пробормотала София.
– Я понимаю все: большой, карлик, красивый, урод, тощий, толстяк, волосатый, безусый, лысый… Но что такое «серьезный», признаться, не врубаюсь.
– В таком случае просто поверь мне на слово. Сама не знаю, как это выразить… Унылый, какой-то измученный! Никогда еще мне не…
– В таком случае это идеальный кандидат для тебя, ты у нас обожаешь страдальцев. Бедный левый желудочек твоего кровяного насоса!
– Не будь язвой!
– Нет, вы только посмотрите! Я прошу у нее непредвзятого мнения о мужчине, от которого вся обмираю. Она на него даже не глядит, но все равно втыкает в него стрелу, которой позавидовал бы сам святой Иероним! Потом изволит обернуться – и впивается глазами в его глаза крепче, чем вантуз в сток раковины. И при этом требует, чтобы я не была язвой!
– Ты ничего не почувствовала, Матильда?
– Почему же, почувствовала: что вся пылаю! Как будто меня закутали в алый шифон от «Мейси»[3]… В общем, я предстала перед ним в элегантном виде, это хороший знак.
– Ты не заметила, до чего у него сумрачный вид?
– Это на улице сумрачно. Зажги-ка фары, не хватает угодить в аварию! – Матильда затянула шнурок своего мехового капюшона и добавила: – Ладно, пиджачок на нем темноват, зато итальянского покроя, кашемир в шесть ниток, ты рк меня извини!
– Я говорю не об этом…
– Хочешь, скажу тебе, о чем я говорю? Уверена, что он не из тех, кто носит грубые трусы.
Матильда зажгла сигарету. Опустив стекло со своей стороны, она выдохнула дым наружу.
– Все равно, от чего умереть – почему не от пневмонии? В общем, твоя взяла: бывают трусы и трусы.
– Ты меня совершенно не слушаешь, – озабоченно проговорила София.
– Представь, что чувствует дочь Кальвина Кляйна, глядящая на имя своего папаши, вышитое большими буквами, когда перед ней раздевается мужчина?
– Ты видела его раньше? – невозмутимо осведомилась София.
– Может, и видела в баре Марио, но гарантировать не могу. В те времена по вечерам у меня перед
