— День все равно испорчен, так почему бы нам его не порадовать?
— Кого? — спросил Адам.
— Моего отца. Давай подарим ему последнюю прогулку по Уолл-стрит, по Трибеке и Сохо, да и по Центральному парку тоже.
— Согласен, день все равно испорчен, так что если хочешь порадовать отца… — повторил Адам. — Но тогда необходимо предупредить священника, что мы опоздаем.
— Адам, вы любите собак? — спросил Стенли.
— Да… в общем, да… только они меня не любят. А почему вы спросили?
— Да так, просто интересно, — туманно ответил Стенли, опуская стекло со своей стороны.
Фургон пересек остров Манхэттен с юга на север и часом позже свернул на Двести триста третью улицу.
У главных ворот Вудлонского кладбища поднялся шлагбаум. Фургон въехал на узкую дорожку, обогнул центральную клумбу, миновал ряд фамильных склепов, поднялся по откосу над озером и затормозил перед участком, где свежевырытая могила была готова принять своего будущего обитателя.
Священник уже ждал их. Гроб установили на козлы. Адам направился к священнику, чтобы обговорить последние детали церемонии. Стенли обнял Джулию за плечи.
— О чем ты думаешь? — спросил он ее.
— О чем я могу думать в тот момент, когда хороню отца, с которым не разговаривала уже много лет?! Ты всегда задаешь ужасно странные вопросы, дорогой мой Стенли.
— Нет, на сей раз я спрашиваю вполне серьезно: о чем ты думаешь именно теперъ? Ведь эта минута очень важна, ты будешь о ней вспоминать, она навсегда станет частью твоей жизни, поверь мне!
— Я думала о маме. Интересно, узнает ли она его там, на небесах, или так и будет блуждать среди облаков, неприкаянная, забыв все на свете.
— Значит, ты уже веришь в Бога?
— Нет, но лучше быть готовой к приятным сюрпризам.
— В таком случае, Джулия, дорогая, я хочу тебе кое в чем признаться, только поклянись, что не будешь смеяться надо мной: чем старше я становлюсь, тем больше верю в доброго боженьку.
Джулия ответила еле заметной грустной усмешкой:
— На самом деле, если говорить о моем отце, то я совсем не уверена, что существование Бога станет для него хорошей новостью.
— Священник хочет знать, все ли в сборе и можно ли начинать, — сказал подошедший Адам.
— Нас будет только четверо, — ответила Джулия, подзывая знаком отцовского секретаря. — Это горький удел всех великих путешественников и одиноких флибустьеров. Родных и друзей заменяют знакомые, рассеянные по всему свету… А знакомые редко приезжают издалека, чтобы поприсутствовать на похоронах, — это не тот момент, когда можно оказать кому-то услугу или милость. Человек рождается один и умирает один.
— Эти слова изрек Будда, а твой отец, моя дорогая, был ревностным ирландским католиком, — возразил Адам.
— Доберман… Вам следовало бы завести у себя огромного добермана, Адам! — со вздохом сказал Стенли.
— Господи, да с чего вам так приспичило навязать мне собаку?!
— Ни с чего, забудьте, что я сказал. Священник подошел к Джулии и посетовал на то, что сегодня ему приходится проводить эту скорбную церемонию, вместо того чтобы совершать обряд венчания.
— А вы не могли бы убить сразу двух зайцев? — спросила его Джулия. — На гостей мне в высшей степени наплевать. А для вашего патрона главное ведь — добрые намерения, не так ли?
— Мисс Уолш, опомнитесь!..
— Да уверяю вас, это совсем не лишено смысла: по крайней мере, тогда мой отец смог бы присутствовать на моем бракосочетании.
— Джулия! — строго осадил ее в свой черед Адам.
— Ладно, значит, все присутствующие считают мое предложение неудачным, — заключила она.
— Не желаете ли сказать несколько слов? — спросил священник.
— Мне бы, конечно, хотелось… — ответила Джулия, глядя на гроб. — А может, вы, Уоллес? — предложила она личному секретарю отца. — В конечном счете именно вы были самым верным его другом.
— Не думаю, мисс, что я способен на это, — ответил секретарь, — кроме того, мы с вашим отцом привыкли понимать друг друга без слов. Хотя… одно слово, с вашего позволения, я мог бы сказать, но не ему, а вам. Невзирая на все недостатки, которые вы ему приписываете, знайте, что он был человеком иногда жестким, часто с непонятными, даже странными причудами, но, несомненно, добрым; и еще — он вас любил.
— Так-так… если я правильно сосчитал, это не одно слово, а куда больше, — пробормотал Стенли, многозначительно кашлянув: он увидел, что глаза Джулии заволокли слезы.
Священник прочел молитву и закрыл требник. Гроб с телом Энтони Уолша медленно опустился в могилу. Джулия протянула отцовскому секретарю розу, но тот с улыбкой вернул ей цветок:
— Сначала вы, мисс.
Лепестки рассыпались, упав на деревянную крышку, за ними в могилу последовали еще три розы, и четверо проводивших Энтони Уолша в последний путь направились обратно к воротам. В дальнем конце аллеи катафалк уже уступил место двум лимузинам. Адам взял за руку свою невесту и повел ее к машине. Джулия подняла глаза к небу:
— Ни одного облачка, синева, синева, синева, одна синева, и не слишком жарко, и не холодно, и ни малейшего дуновения ветра — ну просто идеальный день для свадьбы!
— Не беспокойся, дорогая, будут еще другие погожие дни, — заверил ее Адам.
— Такие теплые, как этот? — воскликнула Джулия, широко раскинув руки. — С таким вот лазурным небосводом? С такой пышной зеленой листвой? С такими утками на озере? Нет, похоже, придется ждать будущей весны!
— Осень бывает так же прекрасна, можешь мне поверить… А с каких это пор ты любишь уток?
— Это они меня любят! Ты заметил, сколько их собралось только что на прудике, рядом с могилой отца?
— Нет, не обратил внимания, — ответил Адам, слегка обеспокоенный этим внезапным приливом восторга у своей невесты.
— Их там были десятки… да, десятки уток, с красивыми галстучками на шее; они сели на воду именно в том месте и уплыли сразу же по окончании церемонии. Это были утки-кряквы, они хотели побывать на МОЕЙ свадьбе, а вместо этого явились поддержать меня на похоронах отца.
— Джулия, мне не хотелось бы спорить с тобой сегодня, но я не думаю, что у кряквы есть на шее галстук.
— Откуда ты знаешь! Разве это ты рисуешь уток, а не я? Так вот, запомни: если я говорю, что эти кряквы облеклись в праздничный наряд, то ты должен мне верить! — вскричала Джулия.
— Хорошо, любимая, согласен, эти кряквы, все как одна, были в смокингах, а теперь поехали домой.
Возле машин их ожидали Стенли и личный секретарь. Адам вел Джулию к машине, но она вдруг остановилась перед одной из могильных плит на просторной лужайке и прочитала имя и годы жизни той, что покоилась под камнем.
— Ты ее знала? — спросил Адам.
— Это могила моей бабушки. Отныне вся моя родня лежит на этом кладбище. Я — последняя из рода Уолшей. Конечно, если не считать нескольких сотен неведомых мне дядюшек, тетушек, кузенов и кузин, обитающих между Ирландией, Бруклином и Чикаго. Адам, извини мне эту недавнюю выходку, меня и вправду что-то занесло.
— О, ничего, дорогая; нам предстояло венчаться, но случилось несчастье. Ты похоронила отца и, вполне естественно, убита горем.
Они шагали по аллее. Оба «линкольна» были уже совсем близко.
