Ганс Дитрих уже заканчивал чтение документа. Он дважды изумленно прочел имя осведомителя, поставлявшего информацию для досье Томаса, чтобы убедиться, что он не ошибся. Он был не в силах скрыть свое смятение.
— Кто бы мог вообразить такой поворот! — сказал Энтони, не отрывая взгляда от фамилии, указанной в конце досье. — Грустно, очень грустно!
Ганс Дитрих, подавленный не меньше Энтони, был полностью с ним согласен.
Энтони горячо поблагодарил его за неоценимую помощь. Внимание чиновника привлекла одна деталь, но на какой-то миг он заколебался, не решаясь открыть посетителю то, что обнаружил.
— Я считаю необходимым, — наконец сказал он, — сообщить вам для полной ясности в ваших розысках, что ваш зять, несомненно, сделал то же печальное открытие, что и вы. На обороте имеется отметка, свидетельствующая о том, что он лично ознакомился со своим досье.
Энтони заверил Дитриха в своей горячей признательности и пообещал принять посильное участие в финансировании проекта восстановления архивов. Ибо теперь ему стало гораздо яснее, чем прежде, насколько важно осмысливать свое прошлое, чтобы предвидеть будущее.
Покинув архив, Энтони ощутил сильное желание глотнуть свежего воздуха, чтобы прийти в себя. Он зашел в скверик, расположенный рядом со стоянкой, и присел на скамью.
В его памяти снова всплыло последнее признание Дитриха, и он воскликнул, подняв глаза к небу:
— Ну как же я раньше не догадался!
Он встал и подошел к машине. Сел в нее, вынул мобильник и набрал номер в Сан-Франциско.
— Я тебя не разбудил?
— Ну конечно нет — сейчас ведь всего три часа ночи!
— Извини, ради бога, просто я только что получил важную информацию.
Джордж Пилгез включил ночник, выдвинул ящик тумбочки и пошарил там в поисках ручки.
— Слушаю тебя, — пробурчал он.
— У меня появились основания думать, что наш подопечный решил избавиться от своей фамилии, никогда больше не пользоваться ею или по крайней мере сделать так, чтобы ему напоминали о ней как можно реже.
— Почему?
— Это длинная история.
— У тебя есть хоть какие-то предположения о том, как его сейчас зовут?
— Ни малейших.
— Превосходно! Ты правильно сделал, что позвонил мне среди ночи, это значительно облегчит мои поиски! — саркастически бросил Пилгез перед тем, как повесить трубку.
Он потушил свет, сунул руки под голову и попытался заснуть, но тщетно. По прошествии получаса жена сурово велела ему вставать и приниматься за работу. Даром что до рассвета еще далеко, сказала она, но ей уже невмоготу слушать, как он вертится в постели и кряхтит, пускай уйдет и даст ей спокойно поспать.
Джордж Пилгез набросил халат и, проклиная все на свете, поплелся в кухню. Для начала он сделал себе сэндвич, обильно намазав маслом два куска хлеба: Наталья этого не увидит, а значит, некому будет пугать его высоким холестерином. Свою добычу он отнес в кабинет и расположился за письменным столом. Он знал, что некоторые организации функционируют круглые сутки, поэтому снял трубку и позвонил другу, работавшему в службе пограничного контроля.
— Скажи, если человек, который официально сменил фамилию, въедет на нашу территорию, его прежняя будет фигурировать в нашей картотеке?
— А откуда он родом? — спросил его собеседник.
— Немец, родился в ГДР.
— В таком случае это более чем вероятно; если он обратится за визой в одно из наших консульств, эти сведения где-нибудь обязательно осядут.
— Тебе есть чем записать? — спросил Джордж.
— Я сижу перед компьютером, старина, — ответил его друг Рик Брем, офицер службы иммиграции в аэропорту Кеннеди.
«Мерседес» возвращался в отель. Энтони Уолш разглядывал в окошко городской пейзаж. Машина проехала мимо аптеки, по ее фасаду бежали светящиеся цифры, указывая поочередно дату, час и температуру воздуха. В Берлине время шло к полудню и был двадцать один градус по Цельсию…
— И еще только два дня… — прошептал Энтони Уолш.
Джулия нервно бродила по вестибюлю взад-вперед мимо стоящего тут же чемодана.
— Уверяю вас, мисс Уолш, я не имею ни малейшего понятия о том, куда мог отправиться ваш отец. Он попросил нас вызвать для него машину рано утром, но не сообщил, куда едет, и с тех пор мы его здесь не видели. Я пытался связаться с шофером, но его мобильник выключен.
Портье бросил взгляд на багаж Джулии:
— Мистер Уолш не просил ничего бронировать дополнительно и, кроме того, не информировал меня о вашем сегодняшнем отъезде. Вы уверены в том, что он передумал?
— Это я передумала! Я назначила ему встречу сегодня утром, самолет взлетает в пятнадцать часов, и это последний рейс, которым можно прибыть к вечеру в Нью-Йорк, если мы успеем сделать пересадку в Париже.
— Но вы сможете улететь через Амстердам, еще и во времени выиграете; я с удовольствием улажу для вас это дело.
— Что ж, будьте любезны, сделайте это немедленно, — приказала Джулия, роясь в карманах.
Но через миг она в отчаянии уронила голову на стойку под изумленным взглядом портье:
— В чем проблема, мисс?
— Билеты остались у моего отца!
— О, я уверен, что он не замедлит вернуться. Не стоит так переживать; если вам обязательно нужно быть в Нью-Йорке сегодня вечером, у вас в запасе еще немного времени.
В этот момент у входа в отель затормозил черный лимузин, из которого вышел Энтони Уолш. Он толкнул вращающуюся дверь.
— Господи, где ты был? — воскликнула Джулия, бросаясь ему навстречу. — Я чуть с ума не сошла!
— Я впервые вижу, что тебя волнует, как я провожу время и не случилось ли со мной что-нибудь, это поистине знаменательный день!
— Меня волнует не это, а то, что мы рискуем опоздать на самолет!
— На какой самолет?
— Ну мы же вчера вечером договорились лететь домой, неужели ты забыл?
Их разговор прервал портье, вручивший Энтони конверт с только что полученным факсом. Энтони Уолш раскрыл его, прочел факс и обернулся к Джулии.
— Да, разумеется, — весело сказал он, — но это было вчера вечером.
Он бросил взгляд на вещи Джулии и попросил служащего отнести их обратно в номер дочери.
— Пойдем-ка обедать, мне нужно с тобой поговорить.
— О чем? — с тревогой спросила Джулия.
— Обо мне! Ладно, ладно, не смотри на меня так, уверяю тебя, я пошутил…
Они сели обедать на террасе.
Пронзительный звон будильника вырвал Стенли из сонного кошмара. Едва он открыл глаза, как жестокая мигрень — результат вчерашнего вечера, когда вино лилось рекой, — огненными тисками сжала ему голову. Он встал и, шатаясь, побрел в ванную.
Изучив в зеркале свое опухшее лицо, он поклялся себе не притрагиваться к алкоголю до конца месяца, что выглядело вполне разумно, особенно если учесть, что нынче было двадцать девятое. И хотя
