сходят с его уст, но он ни в коей мере не нервен: «У меня лошадиная натура». Он всегда свеж, у него малая потребность во сне — работает и наслаждается он в любое время суток, легко переносит всякого рода эксцессы.
Кто это — светлый холерик или сильный сангвиник?.. Какая, в сущности, разница, как мы это назовем… Главное, что люди этого типа действительно на зависть одарены жизненным тонусом, часто они и живут долго, а если рано умирают, то скоропостижно. Холеричность будет нарастать в направлении шизотимного полюса — здесь пронзительность, лихорадочность, одержимость, но особенно по шкале эпитимности, где появляется настоящая неистовость, ураганность, экстаз пророчеств, где дрожат тени Магомета, Лютера, Достоевского.
Ну а мрачный уголок?..
Есть целые семьи конституциональных гипоманьяков (как и конституционально депрессивных), целые наследственные линии счастливцев, не знающих, что такое уныние и усталость. И все же смею уверить, что гипоманиакальность чревата депрессией. Чревата, хоть эта чреватость может так и не проявиться всю долгую жизнь. Старость (погасший Дюма обливается слезами над «Тремя мушкетерами»). Резкая перемена климата. Внезапный сбой физического здоровья. Жизненное крушение с полным лишением возможности действовать. Депрессия у гипоманьяка, коль скоро она развилась, до крайности тяжела. Если нет рядом бдительных глаз и чуткого ума — это катастрофа.
ИЗБЕГНУТЬ МЕШАТЬ ТАЙНЫМ СИСТЕМАМ
Между тем нить изложения снова ведет нас к физиономике: пора переходить на другую сторону оси. Красивая циклотимная лысина — как отполированный бильярдный шар, шизотимная — словно выедена мышами. Но еще характернее шапка волос при астеническом телосложении. Дон-Кихот, великолепный шизоид, в сопровождении циклотимика Санчо Пансы.
Классические наблюдения, сильно пошатнувшиеся в своей достоверности, но еще кое-что значащие. Астеник, антипод пикника, — «ядерный» вариант шизотимной конституции, но опять же никак не обязательный. Тут и сколько угодно атлетов, громадных и маленьких, и всевозможных нескладных, и даже пикники, только какие-то не такие. Шизотимный полюс широк, широка и шизофрения.
(Астеник по-гречески «стенос» — сила, буквально: слабый, лишенный силы; но это название часто не соответствует действительности: и физическая и психическая сила астеника, худощавого тонкого человека, может быть очень велика.)
Астеник тоже смотря какой. Есть вариант, внешне лучше всего представленный персонажами Боттичелли, — тип, который американцы назвали «плотоядным», — искрящийся, раздражительный, с быстрым индуктивным умом, энергичный, остроумный, повышенно эротичный, склонный к туберкулезу. Может дать внезапный буйный психоз, но опасность шизофренического распада ничтожна, очень сильный тип.
Нет, решительно невозможно дать хотя бы приблизительное единое определение внешности шизотимика — настолько они разные; и все же — и все же! — их узнаешь обычно сразу, даже среди негров или монголов.
Что это?
Мне казалось одно время, что дело в крупности черт, что лица, сработанные с достаточной долей добротной грубости, с плотной клетчаточной подкладкой, не могут принадлежать шизотимикам, что их физиономические атрибуты — мелкая заостренность, мышиность, точечность. Астеники с крупными, закругленными чертами лица, казалось мне, более синтонны. Но встречались случаи, опровергавшие это.
Нет, вся штука именно в том, что это чувствуется каждый раз индивидуально, целостно, а отдельные опорные признаки переменны. Может быть, это какие-то свойства кожи или сосудов, что-то гормональное, какая-то фактура облика, что ли. А чаще всего, наверное, все вместе. Никогда не забуду эту потрясающую астеничку, с тяжелейшей шизофренией, сальным, застывшим маскообразным лицом, с мелкими чертами — и единственной фразой, повторявшейся монотонно девять лет кряду: «…Избегнуть мешать тайным системам»…
Да, тут работают, конечно, и статика, и динамика.
Мимика глубоких шизоидов либо бедна, либо преувеличена до гримас (у циклоида она всегда гармонична и адекватна). У некоторых преобладает какое-то одно постоянное выражение, например сардоническая улыбка; поражает порой несоответствие между подвижностью одной части лица, например лба или рта, и неподвижностью других.
Речь — невнятно бормочущая, тихая и монотонная или деревянно-громкая, типа «книжного чтения»; иногда вдруг резко меняется регистр, делаются странные паузы и ударения. Молчание — в момент, когда ожидается слово, слово — когда кажется, что его не будет.
Позы однообразны, меняются редко, но резко. Походка — скованная, неуклюжая, со слабым участием рук и туловища, или окрыленно-нервозная, стремительная, острочеткая, с наклоном, с вывертом; особенно причудлив бег. Естественной закругленности, обобщенной целесообразности синтонного пикника нет и в помине. И это при том, что шизоиды, особенно астенического телосложения, превосходят всех на свете пикников своей ручною умелостью. Мелкие, точные движения им удаются явно лучше. Среди них попадаются настоящие виртуозы тонкой работы — в научном ли эксперименте, в технике, в живописи или в игре на инструменте. А вот певцов и эстрадников мало, можно сказать, нет.
Почерк, по Жислину, у шизоидов либо чрезвычайно отчетливый и аккуратный, с раздельными буквами, либо причудливый и неправильный, неуверенно-детский, словно прижимающийся к бумаге, либо, наконец, «окаменелый». Очень часты зубчатые, острые линии. Шизоидный почерк был у Лермонтова, Ницше, Шумана, Скрябина, Аракчеева, Суворова — диапазон, как видим, более чем широк.
При умеренной шизотимности (а иногда и при шизофрении) все это может быть выражено слабо или совсем отсутствовать. Основное и здесь проявляется в личном общении. Незнакомый или малознакомый человек, а в ярких случаях и знакомый и самый близкий (примем, что сам он средний, в средней ситуации) никогда не чувствует себя с шизотимиком так просто и непринужденно, как с циклотимиком. Ощущаются дистанция, напряженность, синтонности нет, хотя с обеих сторон могут прилагаться самые искренние усилия.
Ожидание неожиданного?.. Шизоид может быть даже чрезмерно общительным, и, однако, чего-то в этой общительности недостает. Или что-то лишнее? Когда он старается преодолеть свою замкнутость, у него получается замкнутость наизнанку, тяжкое самораздевание, способное лишь расширить незримый круг одиночества. «Обычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотимика».
ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
(Письмо в книге)
Здесь взор мой обращается к тебе, и ты, если прочел предыдущее, уже должен был это почувствовать. Вот мы и встретились.
Перо запнулось. О тебе мне труднее писать, чем о твоем антиподе: он проще, но ты неожиданнее. «Астеник и неврастеник» — теперь ты узнал себя окончательно: когда-то ты сам, со своей загадочной усмешкой, рассказал мне об этой дефиниции врача из военкомата. А я, по-моему, уже говорил тебе как-то, что ты классический, красивый, честный (ты любишь это слово, ты сказал однажды, что витамины — одна из немногих честных вещей в медицине) шизоид.
Ну и?..
Видишь ли, тут две стороны дела: тобой я доказываю необходимость шизоидности, а шизоидностью — тебе — необходимость тебя же, необходимость, в которой ты никогда не переставал сомневаться.
(Только что из кабинета вышел твой патологический шарж, с ярким бредом отношения, бледный и высокий, а-ля Эль Греко, в свои двадцать два полновесно несчастный и одинокий.
— Я питаю антипатию к человечеству, потому что оно на девяносто девять процентов состоит из внушаемых идиотов, доступных любой пропаганде. Каждый из них, если ему шепнут на ухо, готов встать и убить меня. Скажите, бывает ли при мании величия мания преследования?
