сказал, но он сразу почувствовал это по напряженному ритму жизни, который здесь царил. Кони стояли подседланными. Высылались усиленные патрули. На дверях клуба висело объявление. Вместо слова «сегодня» густой черной краской на нем было выведено: «переносится».
Обручеву не терпелось скорее попасть на заставу. Из комендатуры машина должна была пойти в горы лишь послезавтра. Получив разрешение воспользоваться попутной машиной, Обручев направился в автопарк и быстро договорился с диспетчером.
Вернувшись в комендатуру, он доложил дежурному, что всё в порядке. Рядом с дежурным стоял молодой солдат. Его чуть вздернутый нос был усыпан веснушками. Из-под белесых бровей смотрели озорные глаза. В левой руке он держал поводок. К ноге прижималась овчарка. Обручев хотел погладить ее по серой с черными переливами шерсти. Овчарка предостерегающе ощерилась и показала клыки.
— Ну, вот и познакомились, — усмехнулся дежурный. — Рядовой Зубарев направляется к вам на заставу. Может быть, поедете вместе?
— Конечно! — сказал Обручев, не задумываясь.
Пограничники подошли к диспетчерской, когда первые машины уже выезжали из гаража.
— Эй, подожди! — крикнул Обручев, поднимая руку. Две машины проехали мимо.
— Не торопись, сержант, — к Обручеву подошел шофер и представился: — Игнатюк. — Он протянул руку. — Давай ко мне в кабину. Я с бензовоза.
— Нет уж, мы — вместе! — ответил Обручев.
— Дело, конечно, хозяйское, — Игнатюк улыбнулся. — А я думал: зашибу на четвертинку... Шучу, конечно.
— Давай, давай, Игнатюк! — заторопила его диспетчер. — Не задерживай!
Другой шофер подогнал машину к воротам.
— Привет, Зиночка! — сказал он диспетчеру и, заметив пограничников: — Прошу, дорогие гости. Довезу мигом. А для бодрости прихватим «горючего».
Обручев не любил балагуров. Ответил сдержанно:
— Нам, например, не потребуется. А вы, если привыкли «заправляться» по дороге, пожалуйста.
Водитель захохотал.
— Проезжай, Калачкин, проезжай!.. Петя, кому говорю! — оборвала диспетчер и остановила следующую сзади машину. — С мужем моим поедете, — сказала она. — Садитесь, товарищи.
Шофер — здоровяк в клетчатой ковбойке, лет тридцати пяти — открыл дверцу.
— Залезай, паря.
Зубарев с овчаркой забрался в кузов. Обручев хотел было сесть в кабину, но передумал и тоже полез в кузов.
Диспетчер озабоченно сказала мужу:
— Осторожней, Махров!
Он кивнул ей и сделал знак отойти.
Грузовик медленно пересекал старый город с узкими кривыми улицами и доживавшими свой век глиняными дувалами. Пришлось делать крюк, потому что впереди расширяли и асфальтировали мостовую. Наконец вырвались на шоссе и помчались навстречу горам, окутанным утренним туманом.
— Вы никогда по этой дороге не ездили? — Обручев испытующе посмотрел на солдата.
— Нет, а что?
— Да повезло вам... Наша застава лучшая в части.
— Ну-у, хо-ро-шо!.. — произнес солдат, окая и растягивая слова.
— Вы северянин? — спросил Обручев.
Зубарев кивнул.
— Значит, земляки.
— А вы откуда? — спросил солдат.
— Есть такой незамерзающий порт в нашем Союзе...
— Мурманск! — догадался Зубарев.
— Да, Мурманск, — подтвердил Николай.
— Так ведь и я оттуда! — обрадовался Зубарев, но неожиданно стал серьезным: — У меня отец кочегарил на «Медузе». В сорок третьем погиб... А ваш отец, товарищ сержант, тоже моряк?
— Был... Капитаном был. И тоже погиб...
Наступило молчание. Зубарев погладил овчарку. Пес положил морду ему на колени.
— У вас никого не осталось на севере? — спросил немного погодя Обручев.
— Невеста, — живо отозвался Зубарев. И смутился: — Хотите покажу фотокарточку?
— Симпатичная, — сказал Обручев. — Как зовут?
— Люба.
— А в медальончике у нее кто?
— Это я там замаскировался.
Жизнь в труде — все, для чего живет человек, для чего прилагает усилия, энергию, знания. Но жизнь в труде не может существовать только для самого труда. Всегда человека вдохновляет любовь.
Об этом подумал Обручев, держа в руках фотографию Любы, и вспомнил девушку, подарившую ему лесную ветку.
В трудной пограничной жизни в сердце солдата всегда хранится образ любимой. Несет ли он службу или отдыхает после наряда, она всегда с ним. Он чувствует ее рядом, хотя между ними, может быть, тысячи километров. Он старается быть зорче всех, смелее всех, сильнее всех, чтобы она могла гордиться им, чтобы ждала его.
Так думал Обручев.
Зубарев бережно спрятал фотокарточку и спросил:
— Товарищ сержант, а вы задержания имеете?
— А что?
— Да вот мне не везет. Два раза был на стажировке, и всё впустую.
— Успеешь еще, — пообещал Обручев, незаметно переходя на «ты». И, не отвечая на вопрос, кивнул в сторону овчарки: — Как кличка?
— Ральф.
— Хороший пес...
Обручев не договорил. Шофер резко затормозил. На дороге стоял патруль. Старший заглянул в кузов.
— Сержант Обручев возвращается из краткосрочного отпуска, — доложил Николай. — Рядовой Зубарев направляется согласно предписанию.
— Документы!
Обручев полез в карман. Ральф зарычал и без Зубарева не позволил ему вытащить руку обратно.
Всё оказалось в порядке и у пограничников и у шофера.
— Можете следовать дальше, товарищ Махров, — сказал старший патруля, возвращая документы.
Обручев достал из полевой сумки большой кусок сахара, бросил Ральфу. Овчарка вильнула хвостом и вопросительно посмотрела на хозяина.
— Можно, Ральф, — разрешил Зубарев.
Ральф осторожно взял зубами сахар.
— Брось! — резко приказал Зубарев.
Ральф послушно положил сахар и отвернулся от него. Солдат погладил собаку, поднял кусок и сам протянул Ральфу. Овчарка взяла, и было слышно, как на клыках хрустнул сахар.
— Брось! — опять сказал Зубарев.
Ральф сейчас же выплюнул раскрошившийся кусок.
Обручев не выдержал:
— Хватит мучить собаку.
Зубарев засмеялся:
— Ешь, Ральф!
Обручев прислонился к кабине, закрыл глаза.
