ее с Алешки. Тот тащил на себя, Валерка не давал и все старался укрыться с головой.
— Бери ее себе. Всю бери… Я и так могу.
Алешка отдал куртку Валерке, и некоторое время тот лежал молча, потом высунулся из-под куртки:
— Не надо мне, — и накрыл одной полой Алешку.
— Как хочешь.
Алешка думал о том, что в это время все люди на земле спят по домам, только они с Валеркой здесь, покинутые и голодные. Но не может быть, чтобы их не искали, их, наверно, ищут даже теперь, в эту непогодь. От этих мыслей становилось спокойнее.
Долго мальчики не могли уснуть, ворочались; еловые ветки, как их ни перекладывали, кололись, давили под бок.
— Противные, — не выдержал Валерка.
— Уж и противные.
— А то нет?
— Конечно, мамка бы тебе подушечку подложила помягче…
Валерка ничего не ответил; только вздохнул и уже не жаловался на ветки. Алешка прислушивался, как шумит по лесу дождь, словно мчится по зарослям что-то живое, огромное. Может быть, так бежит вспугнутое стадо лосей, а может быть, с таким гулом где-то проносятся скорые поезда.
— А мама тоже не спит, — сказал вдруг Валерка. — Правда?
— Правда.
— Нас дожидается. А мы…
Валерка не договорил, голос его задрожал, он ткнулся носом в плечо Алешки и затих.
— Ну вот… раскис.
В темноте Алешка нащупал Валеркин нос, подбородок — они были влажны.
— Не надо, — успокаивал брата Алешка. — Вот утра дождемся, светло станет, и мы пойдем… Найдем дорогу и придем домой. Мама, наверно, пирогов напекла, шанежек нам оставила.
Валерка всхлипнул и, заикаясь, сказал:
— Я… я, Лешка, х-хлеба хочу с-с… луком и с-солью.
— Чудак человек, — хмыкнул Алешка. — Ему про пироги, а он…
Чуть погодя Валерка легонько толкнул в бок брата:
— А как ты в лесу ночевал? Помнишь?
— Когда в поход ходил? — живо переспросил Алешка. — Рассказать?
— Ага. Только тише говори.
— А что?
— Они, знаешь, какие ухатые.
— Кто?
— Волки.
— Их тут и близко нет. Чего им тут надо?.. Лучше слушай, — сказал Алешка и кашлянул в кулак. — В нашем отряде было девять человек. Ну, Петька Лужанин был, Санька Сморода, Игнашка Петелин.
— А Утка ходил?
— Кто такой?
— Колька.
— Еще чего… Он же во втором классе.
— А хвастал: пойду, говорил, с вами.
— Мало чего… Ну вот. Пошли мы утром в воскресенье. Петр Никодимыч с огромнющим рюкзаком, удилища у нас, как пики.
— А компас был?
— И компас. Лужанин котелок взял, Сморода — чайник. Каждый что-нибудь тащил.
— А ты?
— Я топорик захватил… Ну вот, идем мы да идем. Пообедали. Сами варили. Потом на Чудь-озере рыбу удили… А потом снова шли. Учитель про лесных птиц рассказывал и про травы. А когда отдыхали, про партизан рассказывал, про Павлина Виноградова. Знаешь, как он воевал против беляков?
— Смелый был?
— Очень. И сильный… В одном бою один против целой сотни дрался.
Валерка схватил Лешку за руку:
— Ну и как?
— Убили его, а он все равно не сдался.
Ребята несколько минут прислушивались к лесному шуму. Дождь не утихал, но стал как-то ровнее, спокойнее.
— А потом?
— Потом пошли дальше. Учитель впереди, а вожатая наша в конце, кто отстал — она подсобит. Вытянулись гуськом, друг за дружкой. Дорогу по компасу находим, как следопыты какие-нибудь. Остановится учитель и спрашивает: «Как дальше идти? В какую сторону сворачивать?» И каждый из нас по очереди определяет, какую дорогу выбрать. А в лесу темно стало, как в погребе, даже темнее. Учитель послушает нас, послушает, потом возьмет компас и покажет верную дорогу. Кабы сейчас у нас был компас, мы бы точно вышли к нашему поселку. Жаль, не взяли с собой, — вздохнул Алешка.
— А потом что?
— И потом шли правильно. Только вдруг дождь как припустит. У кого было что с собой — надел. Все- таки лучше. А кое-кто захотел спрятаться от дождя и ждать, покамест распогодится. А вожатая с учителем посмотрели на небо и говорят: «Дождь до утра зарядил, что ж мы, тоже будем сидеть до утра? До дому-то немного осталось — может, километра четыре, самое большее — пять». Ну, мы и пошли. Под ногами мокро, сверху дождь. А мы шагаем. Еще даже песню начали. И вышли к поселку. Устали, но не очень. И никто не отстал. Один только Петька Лужанин стал хныкать, тогда мы взяли и разобрали его груз: кто — лопату, а кто — мешок. Он пошел налегке, отдохнул немного и снова нагрузился. Если все вместе и если помогать друг дружке, говорит вожатая, никакие трудности не страшны. А учитель сказал, что на фронте это называлось взаимовыручкой, ну, как в бою бывает: наседают фашисты, и одного нашего товарища ранят, другой на место его станет, а фашистов не подпустит и товарища выручит. Вот и Павлинов таким был. Никогда товарища не бросал. Есть такая даже пословица: «Сам погибай, а товарища выручай». Учитель говорил. Хорошая пословица, правда, Валерка?
— Правда.
Валерка слушал, молчал и больше ни о чем не расспрашивал.
А дождь по-прежнему шумел в вершинах сосен. Крупные холодные капли исхлестывали всю землю вокруг шалаша, прибивали травы, проникали в середину. Алешка дважды вылезал из шалаша и прикрывал его новыми ветками. Когда, наконец, дождь прекратился, мальчики почувствовали, что продрогли. Прижавшись друг к дружке, кое-как согрелись и уснули.
ВЫСТРЕЛ В ЛЕСУ
В эту ночь Алешке снились далекие моря, чайки, стремительно летящие над белыми гребнями волн, безбрежный, бушующий день и ночь океан и затерявшаяся в нем баржа и на ней четверка отважных моряков. А Валерке снился свежий, душистый хлеб с запеченной корочкой. От этого у него ныло под ложечкой, он ясно ощущал во рту вкус хлеба и, может быть, из-за этого проснулся. Повернулся на бок, толкнул Алешку.
В щели шалаша проникал серый рассвет. Дождь утих. Влажные ветви, отяжелев, свисали книзу. Проснулся и Алешка. Протерев глаза, огляделся. У входа в шалаш светилась лужица воды. Раскрыл свои корзинки одуванчик, а лютики и лапчатка гусиная еще не проснулись — значит, рано еще, может, пять, во всяком случае, не позже шести часов утра; лютики, как и лапчатка гусиная, — Алешка знал — раскрываются
