привычного рациона питания, потери веса, принятия медикаментов и других неизбежных условий ее состояния. Но я чувствовал также, что это может быть результатом принятия сильных обезболивающих средств, которые давали ей врачи и дочери. Она сказала, что у нее не было сильных болей, но врач сказал: «Для вас это трудное время. Вы не должны страдать от боли», – и прописал ей довольно высокую дозу обезболивающего средства. Мы поговорили некоторое время о том, как она чувствует себя после принятия медикаментов, и я сказал ей, что если она пожелает, она может попробовать поиграть с уменьшением дозы лекарств, чтобы посмотреть, действительно ли существует золотая середина, находясь в которой, она сохранит ясность и в то же время не будет страдать от сильных болей. Я имел в виду такую дозу обезболивающих средств, при которой она не чувствовала бы заметное усиление боли, но могла бы поддерживать ясное осознание происходящего. Это очень тонкое равновесие, но, при желании, она могла бы попытаться его исследовать.
Предлагая это больной, я внимательно наблюдал за своей мотивацией – не хочу ли я, чтобы она находилась в состоянии, которое, как мне кажется, более желательно? Не предлагаю ли я ей «купить» у меня то, что я считаю более подходящим средством? Но мое предложение не сопровождалось словами «вы должны». Это была просто еще одна возможность, которую она могла принять или отклонить.
Ее дочь сказала мне, что на следующий день мать приняла меньше лекарств и через несколько часов почувствовала большую ясность без усиления боли. А еще через несколько дней она умерла своей смертью, не теряя ясности, окруженная своими любящими родственниками, легко и участливо попрощавшись с ними. Она умерла смертью целостного человека, принимая ответственность за свою жизнь, переживая любовь к себе и окружащим.
Те, кто желают каким-то образом поработать со своей болью или с болью других, никогда не должны подразумевать, что другим следует умереть или относиться к боли не так, как им хочется. В этом трудность, даже реальная опасность того, что тот, кто работает с умирающими, будет пытаться заставить их умереть так, как он считает нужным. Нет никакой необходимости пытаться заставлять кого-то поступать так, как вам кажется более правильным и как вы привыкли относиться к своим детям и возлюбленным, – ведь при этом вы не позволяете им быть собой. Вместо этого мы даем простор своей боли и сопротивлению, мы без задней мысли открываемся себе и вселенной.
Когда мы начинаем игру на грани боли, мы развиваем в себе готовность реагировать на жизнь необусловленно – мы получаем возможность двигаться в ее сторону, приобретать сострадание и понимание себя, которое позволяет открываться каждому мгновению, более полно входить в жизнь. Ясно видя обусловленность, которая побуждает нас отстраняться, мы понимаем, что, в самом реальном смысле, ничего не приходит к нам извне. Все наши страдания и боли объясняются давними привязанностями тела и ума. Такие обстоятельства, как физическая боль и неспособность контролировать свою жизнь, приводят к тому, что разочарование, подобно шлаку, поднимается на поверхность нашего расплавленного ума.
Несколько лет назад я проснулся ночью от резкой боли, вызванной камнем в почке. Я провел ночь в чередовании медитации и расслабления в горячей ванной, пытаясь практиковать то, что я проповедую – открытость боли и смягчение вокруг нее, – и мог очень ясно видеть свое обусловленное сопротивление боли и желание любой ценой избавить себя от этого неудобства. На следующее утро, чтобы узнать больше о своем состоянии, я пошел к доктору, который сразу предложил мне принять обезболивающее средство, но я отказался. После нескольких часов ощупываний, просвечивания рентгеном и ходьбы по кабинетам боль еще больше усилилась. И тогда, чтобы унять ее, я решил принять то, что, как мне сказали, было «слабеньким болеутоляющим». «Просто чтобы снять самый верх боли», – шутя сказал я врачу. Когда я увидел, как в кабинет вкатывали инвалидную коляску, я мог бы догадаться, что получу намного больше, чем ожидал. Через несколько минут в глубоком опиумном ступоре я уже сидел в коляске, уронив голову на грудь, и меня катили в другой кабинет, чтобы сообщить данные рентгеновского просвечивания.
Сквозь дымку я слышал, как две знакомые медсестры, проходя мимо двери, говорили: «Посмотри на Стивена. Даже при такой боли он медитирует». Я не медитировал. Я был сломлен.
Каждые несколько минут медсестра или няня вплывала в мой ступор, проявляя свой страх перед болью. Одна из них сказала:
«Знаете, боль, вызванная камнем в почке, больше всего напоминает боль при родах». Но от этого мне было не легче! Другая сказала:
«Тебе, должно быть, приходится ужасно. Ты уверен, что не хочешь принять еще обезболивающего?» Все они выдавали свой страх перед болью, страх перед жизнью.
Мой врач вернулся через некоторое время и предложил мне проехаться к специалисту. Он сказал: «Камень расположен так, что может стать проблемой. Он довольно большой. Боже мой, тебе, должно быть, очень больно!»
Поэтому, прихватив с собой рентгеновские снимки, мы покатили к специалисту по почкам, тогда как мир для меня все еще пребывал в наркотическом тумане. Катя в коляске к специалисту, я чувствовал ужасную усталость от боли и суеты и сказал про себя:
«Иисус, пожалуйста, отврати от меня эту боль!» В следующее мгновение я получил ответ: «Отвратить боль? Но я же дал тебе ее совсем недавно».
Я снова вспомнил о том, что должен просто присутствовать. Хотя во мне постоянно проявлялась давняя обусловленность, я позволил ощущению боли занимать большее пространство. Я перестад грести против течения. Мое отождествление с собой как с жертвой, как со страдающим, ослабилось. Боль была отпущена на свободу.
Когда мы вошли в кабинет специалиста, он взял мои рентгеновские снимки и положил их для просмотра на просвечивающее устройство. Обращаясь к нам, он указал медной палочкой для вскрывания писем на тень на снимке, которая обозначала камень.
– Операцию нужно делать сразу же. Мы можем попасть в почку вот отсюда, – сказал он, проводя медной палочкой по тени, которая обозначала край моего тела. Мне показалось, что он тут же положит меня на свой стол и начнет операцию с помощью своей медной палочки.
Через некоторое время специалист начал входить в раж:
– О, это замечательное место! Как приятно оперировать, когда камень находится именно здесь! – И я почувствовал над собой тень черных крыльев,
– Нет, спасибо. Спасибо, не надо, – произнес я, с дрожанием в голосе. – Мне кажется, что хирургия – не единственный способ лечения в данном случае.
– Но если камень застрянет здесь, вам будет очень плохо, – сказал он. Я поблагодарил его за то, что он уделил мне время, и поспешно выкатился в коридор.
Вернувшись домой, я заметил, что присутствие демерола в организме не дает мне как следует
