котором к нему в свою очередь обратился не кто-нибудь, а сам генерал Кушнеренко, заместитель начальника военного округа.
Речь шла не о пустяке, конечно, но и не о чересчур большом одолжении: один из офицеров войск специального назначения после какой-то особо сложной операции и полученного ранения вынужден был оставить армейские ряды и начал работать в охранном агентстве. Рассомахин просил помочь устроить офицера на руководящую должность в охране института. Страхов всегда лично отбирал сотрудников, как в лаборатории, так и во вспомогательные службы, и к слову «протекция» даже во времена Советской власти относился отрицательно. Но здесь случай особый: вот уже почти год, как директор института серьезно болен, и Страхов исполняет его обязанности. Не сегодня завтра придется решать вопрос об официальной замене руководителя института, и кто, как не Страхов, подходит на высокую должность? Это понимают все, включая конкурентов, претендующих на высокий пост. Но чиновники могут решить не в пользу имени ученого и его организаторского таланта, а остановить свой выбор на том кандидате, чья поддержка окажется мощнее. Подобное уже случалось, и этого академик Страхов опасался более всего.
Сколько к нему в свое время обращалось с разными просьбами – не перечесть! Он всегда принимал на работу только тех, кто был достоин работать рука об руку со специалистом такого масштаба, как он. Зато и коллектив у него – один специалист лучше другого! Поток заказов от армии только за последние пять лет вырос почти в два раза, и это в нелегкое для страны время. Однако по части личных связей он далеко не продвинулся, нет… В ученом мире – да, конечно, что и говорить, среди генералитета тоже, конечно, имя не последнее… Но вот среди чиновников и аппаратчиков… Нет, здесь похвастаться особо нечем… Рассомахин – единственная серьезная величина в списке тех, с кем можно говорить, не утруждая себя намеками. Но и это не приобретение, а Богом данное везение.
Звонок пришелся как нельзя кстати. Конечно, он возьмет к себе этого вояку – как его там… Груздева. Возьмет, даже без особой проверки, и поможет всемерно, если только тот не полный кретин. Ведь Рассомахин намекнул, что не просто просит о трудоустройстве, а есть подозрение об утечке информации из стен института, и Груздев должен будет это проверить.
Страхов нажал кнопку Интеркома и привычно властным тоном распорядился:
– Галина Петровна, как только позвонит майор Груздев, назначьте ему встречу в тот же день.
– В тот же день? – проработавшая со Страховым не один год секретарша не смогла скрыть удивления.
– Да-да, в тот же день…
Гвардии майор запаса Груздев, то есть я, позвонил через день, и встречу с академиком Страховым мне назначили уже завтрашним утром. Что я и сделал.
Институт находился неподалеку от Выборгского шоссе. Достаточно крупный комплекс, состоящий из восьми корпусов, представлял собой огороженный высоким забором закрытый городок с целым набором систем автономного обеспечения. Еще с советских времен институт работал на оборонную промышленность, что, видимо, продолжал делать и при новой власти. Судя по размаху и величине антенн, видных издали, институт был неплохо защищен от радиоэлектронной разведки. Пропуск ждал меня в контрольно-пропускном пункте, но любому человеку, не работающему в этом учреждении, передвигаться по территории без сопровождения запрещалось, и поэтому из офиса Страхова за мной прислали лаборанта. Получив карточку, я убедился, что это не просто пропуск, а электронная карта, каждую секунду показывающая, где именно я нахожусь. Даже незначительное изменение разрешенного мне пропуском маршрута передвижения автоматически включит сигнал тревоги. Что ж, мудро, ничего не скажешь. Мы прошли еще через один контрольный пункт при входе в здание, где находился кабинет моего будущего начальника, и меня провели к нему сразу же. Зная его характер и прозвище «Паша-бесполезный», я мог только удивляться уровню полученной протекции.
Страхов показался мне весьма любезным: когда я вошел в его огромный кабинет, он встал мне навстречу, крепко пожал руку и лично усадил в кресло.
– Ну, молодой человек, – по-профессорски начал он беседу, – расскажите, кто вы и откуда? Должен сразу сказать: мы очень благосклонно относимся к людям военной профессии и будем чрезвычайно рады вашему участию в нашей работе. Вы получите от меня полную поддержку.
Страхов явно намекал на то, что знает, почему я здесь нахожусь, но это не мешало ему сопровождать свои слова открытой доброжелательной улыбкой. Весь облик профессора и тон разговора не соответствовали его прозвищу, настолько внимательно, участливо и благожелательно он беседовал со мной. Интересно, что же ему такого про меня сообщили? Я коротко рассказал свою историю, объяснил, что со школьной скамьи полюбил научные исследования, но, поскольку нужно было служить Родине, пошел в армию, так как мои отец и дед тоже были офицерами. История ему понравилась, а дальше все пошло настолько быстро, что не минуло и недели после последней встречи с Альвенслебеном, как я приступил к исполнению служебных обязанностей. «Какие же рычаги нужно было задействовать, чтобы так лихо, словно взмахом руки, провести подобное дело?» – подумал я, готовясь приступать к новому заданию.
Настало время размеренной, распланированной деятельности, столь непривычной для человека моего образа жизни. Лишних вопросов начинающему сотруднику не задавали. Я догадывался, что принявший меня под свое покровительство Страхов провел с подчиненными соответствующую подготовительную работу. Его лаборатория занимала два здания, одно – обшарпанное, одноэтажное, куда меня и определили, другое – двухэтажное, выглядевшее намного респектабельнее первого. Та м находился и кабинет академика.
Двухэтажный корпус работал в особом режиме. Если при входе в институт дежурили гражданские охранники, то это здание охраняли солдаты, и зайти сюда без специального пропуска не представлялось никакой возможности.
Так или иначе, но моему присутствию в лаборатории никто не удивился. Начальник охраны, симпатичный, общительный полковник в отставке, познакомил меня с сотрудниками лаборатории и выдал для ознакомления их личные дела. Я принялся за работу. Почти все биографии выглядели на редкость однообразно: Московский или Ленинградский/Санкт-Петербургский университеты, поступление на работу, аспирантура, защита диссертации, иногда не одна, семейное положение, круг друзей, увлечения. Никаких поездок за границу – весь персонал института считался невыездным. Вот, пожалуй, и все, о чем говорили отметки в личных делах.
Я довольно быстро привык к рабочему дню в десять – двенадцать часов, и дни потекли за днями. В течение нескольких ближайших недель я только и занимался тем, что уточнял сведения из личных дел персонала лаборатории, пользуясь услугами сотрудников режимного отдела. Работать приходилось очень напряженно, так как втайне я искал закрытую информацию о разработках и исследованиях лаборатории. Но не только явных, а даже косвенных следов искомых технологий не обнаруживалось. Еще при поступлении на работу начальник отдела охраны предупредил: часть лаборатории – отдельное здание – работает в спецрежиме и находится под охраной спецподразделения ФСБ. Отдел внутренней охраны института не имеет к этому прямого отношения, в его функции входит лишь обеспечение общей безопасности лаборатории.
Каждый вход и выход в спецздание, включая перекуры, обеденный перерыв или передвижения по территории института, с неизменной строгостью отмечались в журнале. В соответствии с обстановкой секретности вели себя и люди, работавшие «на секретку»: ни один из них не шел практически ни на какой контакт. Их-то я быстро вычислил, благо было таких немного, всего семеро.
Так прошло пять недель. Мои попытки познакомиться с засекреченными сотрудниками успеха не имели: система безопасности блокировала всякую подобную возможность. Любая, даже самая невинная попытка кого бы то ни было попасть в «закрытую зону» немедленно фиксировалась в журнале посещений. Расспрашивать же сотрудников «моей» лаборатории я тоже не мог, поскольку причины, объясняющей мой повышенный интерес к засекреченным сотрудникам, не изобрел. Удалось лишь узнать, что за последние два года на работу не приняли ни одного новичка, за исключением меня. Текучки кадров здесь не наблюдалось, значит, завербовали кого-то изнутри, из ветеранов. Так считал Альвенслебен, а в достоверности его информации я уже убедился.
Единственным местом, где я мог бы «случайно» встретиться с тщательно «опекаемыми» коллегами, оставалась столовая, а за столом всегда что-нибудь незначительное, но все же обсуждалось. То , что мне удалось узнать из обрывков разговоров, только усилило мой пессимизм. Подтвердилось, что большая часть сотрудников института ни разу не бывала за границей и, наверное, никогда России не покинет. В советские времена они даже жили в отдельных домах под постоянным наблюдением службы безопасности. Правда, с
