пожалуй, в семьдесят четвертом. У нас там был славный домик, с совершенно потрясающей верандой. Весь увитый вистерией...
Она переспросила:
– Ну, так знаете вы его или нет?
– Все-таки в семьдесят третьем, – сказал он. – В семьдесят четвертом я был в Южной Америке. – Он покачал головой. – Нет, не знаю. А вот Шир – интересный человек. Не собирается ли писать новую книгу?
Говорил, что нет, хотя вряд ли. Деньгам любит счет, Однажды мы взяли такси. Я, когда доехал до места, уходя протянул ему пять долларов, – на счетчике было что-то около семи. Так он – отсчитал мне сдачу с точность до сотых...
Подошел официант, спросил, что будут пить, принял заказ и ушел.
– Шир? – переспросила она. – Тот, что с седым? Он взглянул на нее.
– Я почему-то думал, вы видели 'Вечерний соблазн'.
– Видела, и что?
– Уж не хотите ли сказать, что на вашей древней портативке? Неужели не завели себе новый?
– А разве он принимал участие?
– Не мужик, а сплошной мрак, – заметил Джек. – Написал книгу о компьютерах. Мол, из-за этих компьютеров человечество подвергается всякого рода несчастьям.
– Хьюберт Шир... Конечно же! Вспомнила. Кажется, в отношении вас он занял непримиримую позицию.
Джек хмыкнул.
– Уж будто бы... – сказал он. – Вот в такси он был тогда великолепен. Все извинялся и, похоже, искренне за какой-то юношеский максимализм. Дескать, затащили его на передачу в последнюю минуту, кто-то там отказался. Будто бы телевидение на дух не выносит, хотя на самом деле Коппель предпринял титанические усилия, чтобы его остановить, когда он вошел в раж. Да и книгу-то он написал сто лет назад.
– Знаете, он живет в доме, куда я переехала.
– Вот как? А впрочем, он собирался перебраться на Мэдисон.
Стали изучать меню.
Она подняла глаза и увидела, что Хьюберт Шир смотрит на нее. Сидит и улыбается. Щеки и лоб пылают. Редкие блондинистые волосы топорщатся, как и его усы.
Она тоже улыбнулась, кивнула.
Он кивнул в ответ и еще сильнее залился румянцем.
Принесли напитки. Ей минеральную 'Перрье' и сок лайма, Джеку – 'Гленлайвит'.
Заказали еду. Запеченную телятину и лососину на вертеле.
Джек приподнял бокал:
– За 'Маргаритиного отчима'. Она свой:
– За кредитоспособность 'Диадемы'.
– Дай Бог нашему теленку волка съесть, – заметил он.
Поговорили о нашумевшем бестселлере. Довольно удачный, но не в струю. Обсудили дела-делишки в Вашингтоне. Неинтересное начало сезона на Бродвее.
Подошел седой мужчина. Улыбнулся. Хьюберт Шир, опираясь на палку, маячил поодаль.
– Кэй, – сказал он. – Я Мартин Шугармэн. Помните?
– Мартин! – воскликнула она. – Рада вас видеть. Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.
– Великолепно выглядите.
– Вы тоже, – сказала она. – Познакомьтесь, пожалуйста. Это Джек Муллиган. Джек, это – Мартин Шугармэн.
– Весьма рад, – сказал Шугармэн, сотрясая руку Джека обеими руками и долго не отпуская. – Ну, вы молодец! Давно пора было расквитаться с ними.
– Ах, все суета и прах, – ответил Джек, просияв.
Прихромал Хьюберт Шир. Просто с малиновым цветом лица. Рыжие твидовые брюки, коричневая рубашка, галстук цвета ржавчины. Серые глаза под песочного цвета бровями поблескивают. Возбужден, но пытается это скрыть. Опирается на палку, стоит, улыбается...
– Кэй, это – Хьюберт Шир, – сказал Мартин Шугармэн. – Только что подписал с нами договор на новую книгу. Хьюберт, познакомьтесь – Кэй Норрис.
– Поздравляю, – сказала она. Улыбнулась и протянула руку.
Он пожал ее руку ладонью – горячей и влажной – левой руки.
– Спасибо. Мы соседи.
– Я знаю, – сказала она.
