– Не переживайте. Я вам не собираюсь мозолить глаза, – заметил. – Просто хотел рассмотреть вас получше. Наверно, думаете любовь... Единственная и неповторимая. Нет. Просто она... мы работали вместе... несколько фильмов.
Подошли к дому. Не доходя до подъезда, она спросила:
– Почему она умерла?
– Перелом шейных позвонков... Упала с лестницы.
Она вздохнула, покачала головой.
Швейцар заторопился. Распахнул двери. Был он высокий, костлявый, средних лет, в очках.
– Давай, Уолт! – сказал Сэм Эйл.
Уолт взял у нее сумки. Она представилась.
– Кое-что у Фельдмана надо купить, – сказал Сэм Эйл. – Тогда в музее какую пленку видели?
– Что-то там в бунгало, на пляже... – ответила она. – С Полом Ньюменом, – добавила: – Ему там, кажется, лет двадцать.
– 'Плененный Наутилус'...
– Совершенно верно.
Он кивнул.
– Это по пьесе Теда Мозеля 'Стальной час'. Она там неплохо сыграла.
– Великолепно! Вообще все хорошо играют. Фильм растрогал меня до слез. Режиссерская работа тоже прекрасная.
– Спасибо, – сказал он. Улыбнулся ей. – До свиданья. – Повернулся и зашагал прочь.
– До свиданья, – сказала она вслед, провожая его взглядом.
Энергичная походка... Выцветшая блуза, джинсы, черные теннисные туфли. Видимо, понадобилось что- то для дома, для хозяйства. Магазинчик 'Тысяча мелочей' – через дом от их 'щепки'…
Ну что ж!.. А ей – в свою новую квартиру. Уолт в серой униформе стоял, навалившись на дверь, широко распахнутую. Смотрел на нее. Обе ее сумки в одной руке.
– Извините меня, – сказала она. Прошла мимо него в вестибюль и сразу к левому лифту – кабина внизу, створки распахнуты. На ходу достала кошелек.
Он занес сумки в лифт, поставил на пол рядом с дверями.
– Спасибо вам, – сказала она, улыбнулась и протянула руку.
Он – длинный, лицо в глубоких морщинах, в стеклах очков отражаются огоньки – взял ее руку.
– Благодарю вас, мисс Норрис.
Вот это баритон! И не подумаешь, глядя на его в общем-то хилую конструкцию...
– Приятно, что вы теперь в нашем доме. – Отпустил ее руку, отступив назад.
– Спасибо, Уолт. Я тоже рада, – сказала она и нажала кнопку 20.
Створки сомкнулись.
Подняв голову, смотрела на мелькающие цифры-этажи.
Сэм Эйл... Интересный человек. Занятный... Шестьдесят пять. Не меньше.
Позвонила предкам. Поговорила с Бобом и Кассом. Сообщила, что уже перебралась в новую квартиру и что все в лучшем виде. Постояла у окна. Смотрела на россыпь мерцающих окон небоскребов у реки и ела клубничный йогурт. Внизу – поток машин. Машинки малюсенькие, словно игрушечные. Сдвинула к центру створки окна – несколько сантиметров справа, столько же слева. Гул трафика... Шум большого города. Не раздражает! Даже приятно. На старой квартире, между прочим, – вечное рычание, урчание, потому что третий этаж. Безусловно, никакого сравнения!..
Перемыла посуду. Вставила в портативный проигрыватель кассету – Джон Гилгуд читает 'Домби и сын'. Отчего это так не по себе? Нужно все-таки заняться делом! Пошла в спальню и стала распаковывать коробки.
Кэй Норрис с ее медно-карими глазами – думал, что зеленые, но такие даже приятнее – так вот, Кэй Норрис с ее кожей... какая же у нее кожа? – с ее кожей-сливками, с собольими волосами, даже она, Кэй Норрис, 'грудки и ватничек, попочка и джинсики', развешивающая на Распялках платьица, складывающая аккуратно свои вещи по ящичкам, наскучила до чертиков. Джон Гилгуд шпарит 'Домби и сына'... Ну, это вообще!
'2' оставляем, звук на '1' убираем...
Отпивая по глотку джин с тоником, он прошелся взглядом по мониторам, покачиваясь вправо-влево на вращающемся кресле.
Грусть-тоска! Кого-то черт унес на целый вечер, кого-то 'бабье лето' выгнало из дома на весь уик-энд. А эти домоседы?.. Кто на кухне, кто в ящик уткнулся, кто читает.
Грюны... Никак не могут договориться, подавать ли друг другу сигналы, когда сядут за бридж. Так-так! Картишки намечаются... Дейзи – против, Глен – за. Остановка за малым... Ждут Фрэнка и его невесту.
Руби возится с 'Поляроидом' – делает Джинджер, кадр за кадром.
Марк явился с цветочками. Трогательно!.. Но до ночи еще далеко.
