за мной – эхо разнеслось по пустому коридору каземата. Нет, это дурной сон…
Сейчас я должна быть совершенно в другом месте! Отпустите меня отсюда.
– Да уж, – патетично вздохнул Нелюбин.
Мы остались одни в кабинете. Я тут же стянула тренч и парик, сняла очки – лицо наверняка блестело от пота. Но о том, достаточно ли привлекателен сейчас мой вид, я думала меньше всего.
Нелюбин взял плащ со стула, развернул – с изнанки под воротником красовался лейбл – BLUEBERRY. Расшитые золотом буквы на бежевом фоне. Почти единственная фирменная вещь в моем гардеробе. Будь она неладна!
– Беру с вас подписку о невыезде, Юля.
Я встревоженно шарила взглядом по непроницаемому лицу Анатолия Кирилловича, словно пытаясь разгадать, какова моя дальнейшая участь. Союзник он мне или противник? Поможет ли выбраться из ужасной, но нелепой ситуации? Или будет топить как котенка и использует в качестве вешалки для всех криминальных трупов, обнаруженных в федеральном округе за последние три месяца? Наверное, второй вариант. Уж больно яростно вцепился Нелюбин в версию о моей причастности к убийству – рычит, как доберман, мотает головой, рвет сиреневую ткань тренчкота.
Дрожащей рукой я заполнила какой-то бланк. Нелюбин посмотрел на мои каракули и удовлетворенно хмыкнул.
– Скажите, Юля, а вы ели что-нибудь в кинотеатре?
– В смысле? В каком кинотеатре? – заторможенно спросила я.
– Ну, там, попкорн, пиццу?
Не понимаю, о чем он говорит… Ах, да! Кинотеатр! Ведь это мое алиби! В ту среду в 14.45 я смотрела фильм «Продавщица». Якобы. А Нелюбин, очевидно, решил меня подловить – и ведь зашел как-то сбоку, про еду спрашивает, а не про содержание фильма. Хитрый какой тип! Что же мне ответить?
– Вообще-то у меня анорексия, – уклончиво заметила я, лихорадочно пытаясь просчитать его следующий вопрос.
– Ну надо же! Вы, Юля, выглядите отлично. У вас такой здоровый румянец!
– Если б и вы два часа просидели в душном помещении в плаще, парике и очках, то тоже смогли бы похвастаться румянцем во всю щеку.
– В отличие от вас, у меня нет привычки изображать шпиона. Значит, в театре вы не ели?
– Орешки грызла! Там на втором этаже витрина с цукатами и орехами.
– Какие орешки? Миндаль в шоколаде?
– Кэшью в йогурте! – с вызовом посмотрела я на мучителя.
– А после сеанса ушли сразу? Или задержались в кафе? Ведь там у них отличный эспрессо.
– Нет, я сразу поехала домой.
– Понятно…
Следователь пристально смотрел на меня, и я физически ощущала на себе тяжесть его взгляда. Сначала под таким взглядом начинаешь сомневаться, приличен ли твой внешний вид, не испачкан ли лоб сажей. Затем переходишь к нравственным качествам и понимаешь – да, ты вовсе не ангел. А минуты через три наступает черед судорожного инспектирования автобиографии – достаточно ли она добропорядочна, не завалялась ли в ней парочка трупов?
– Проблема в том, Юля, что именно в день гибели Кумраева кинотеатр был закрыт.
– А? Как это? Да нет же!
– Я заехал туда. У них в ту злополучную среду случилась какая-то глобальная неприятность с электропроводкой.
– Вы шутите!
– Кинотеатр был закрыт целый день. Никакого фильма, Юля, вы не видели.
– Да бросьте!
– Серьезно. На самом деле вы были на стройке.
– Нет! – Увы. – Да нет же! – Ну, тогда я не понимаю, почему вы все время лжете?
Почему события складываются таким загадочным образом, что мне все время приходится врать? Ведь я противлюсь этому всей душой, однако вынуждена громоздить одну ложь на другую.
– Езжайте сейчас домой, Юля, и придумайте себе более удачное алиби, – посоветовал Нелюбин.
Измученная и напуганная, я покинула отделение милиции и сразу же приняла попытку убежать как можно дальше от этого опасного места. Но меня кто-то окликнул. Это был Глеб. Он спешил за мной, переставляя конечности с грацией балерины. Его яркая шелковая рубашка, бриджи в обтяжку, заправленные в жокейские сапоги, а также филигранно уложенная челка и отполированные ногти навевают странные мысли. Когда мужчина выглядит подобным образом, очень трудно заподозрить его в принадлежности к одному полу с Арнольдом Шварценеггером. И тем не менее это утонченное существо является мужчиной, и он даже не гей. Хотя и пытался как-то обогатить меня рецептом ванильного мусса с фисташками.
С Кумраевым Глебу приходилось очень нелегко. Мы с дизайнером товарищи по несчастью. Это являлось излюбленным приемом Кумраева: платить большие деньги, но выворачивать раба наизнанку.
– Юль, постой!
– О, привет еще раз. Глеб! Зачем ты так со мной?!
– Юля, прости! Но что мне оставалось делать?! Я видел девушку в этом тренчкоте! Буквально за пару минут до того, как обнаружил в котловане Кумраева.
– И теперь меня посадят в тюрьму из-за этой сиреневой тряпки!
Глеб изящно всплеснул руками, прижал ладонь к щеке и трагично покачал головой. Его блестящая черная челка падала на один глаз, в другом светился ужас. Я не поняла, чем он потрясен больше: тем, что передо мной открылась перспектива оказаться за решеткой, или тем, что я назвала тренч от Блюберри «тряпкой».
– Но та леди выглядела совершенно так же!
– И это была я?
– Не знаю! – взмолился Глеб. – Но у нее тоже было черное каре. А я, естественно, прежде всего заметил тренч. И сразу подумал – о, это из прошлогодней коллекции. Надеюсь, ты купила со скидкой?
– Да, Глеб, со скидкой. Но лучше б он вообще не попадался мне на глаза! Видишь, как все вышло.
– Кошмар! И не говори!
– Теперь на меня пытаются списать смерть Кумраева.
– Ах, это гадко! Подло! Но зачем им это?
– Как зачем? Преступление не должно оставаться нераскрытым.
– Юля, а разве это преступление? Это несчастный случай! Я считаю, никто не убивал Аслана. Он просто оступился и упал в яму.
– Ты думаешь?
– Ну, естественно! И если бы не кусок арматуры – Аслан отделался бы парой синяков. Ну, и костюм, естественно, испортил бы. Ведь в самую грязь свалился. А на нем был дорогой костюм. Очень дорогой. И галстук шикарный – я сам ему привез из Милана.
– Серьезно?
