– Знаешь, с тобой никогда не бывает скучно.
– Намекаешь на мою чрезмерную требовательность к тебе? Конечно! Я пытаюсь тебя расшевелить, но ты предпочитаешь плыть по течению…
О, да! С тех пор, как у Марго появилось свободное время, она занялась дочуркой всерьез. Если раньше я скромно довольствовалась тремя телефонными звонками в день и десятком назидательных sms, то теперь меня постоянно выдергивают на «деловые обеды», посвященные обсуждению моих планов на жизнь.
Единственный положительный момент – Марго без ума от Никиты. С тех пор как мы дружим с этим восхитительным юношей, мы уже пять раз обедали втроем. Никита держится с галантной почтительностью будущего зятя, маман искрится, как бенгальский огонь: настолько ей приятно общаться с моим кавалером.
Это человек ее типа. На первом плане – работа, амбиции, карьера, и фоном – все остальное. Быстрые реакции, четкое мышление, умение анализировать и выдвигать гипотезы. Порой я даже не понимаю, о чем они говорят, – пока мысленно разжевываю какой-то их пассаж, они убегают далеко вперед, понимая друг друга с полуслова.
Я даже уловила некий оттенок уважения в мамином взоре, обращенном ко мне. Она словно признавала мою охотничью ловкость – доченька расставила капканы и поймала крупную дичь. Ей только непонятно, чем же я прельстила такого шикарного самца?
В эту пятницу мамуля травила дочь бизнес-ланчем в ресторане «Виконт». Я уныло ковырялась в тарелке и напряженно осмысливала свалившиеся на меня проблемы – неделя выдалась суматошной. А Марго, не наблюдая очевидных достижений в плане перевоспитания дочери, жаждала интенсифицировать процесс.
– Ах, Юля! Ты витаешь в облаках! Ты совсем меня не слушаешь!
– Что? Да. В смысле, нет! Я внимательно тебя слушаю.
– Нет! Признайся, сейчас ты думала о чем-то другом!
Естественно!
Я размышляла о Никите и его двойной жизни. Но и не думала посвящать маму в подробности.
– О Хемингуэе, – скромно признаюсь я. – Я думала о Хемингуэе.
– Да ладно!
– Серьезно. Прочитала в его парижских заметках об одной катастрофе. Он был молод, беден, еще неизвестен и только учился писать…
– Насколько я могу судить по его произведениям, ему это так и не удалось.
– Почему?
– Он с таким трудом выдавливал из себя каждое слово и каждый абзац – словно ему приходилось писать под дулом пистолета.
– Но Хемингуэй получил Нобелевскую премию за рассказ «Старик и море»! – вступаюсь я за писательское мастерство американца. Мы ведь с ним почти коллеги – я тоже пишу (например, вчера накропала статейку для дамского журнала «Стильная Леди». Думаю, мне Нобелевскую премию никто не даст. Мечтаю лишь о гонораре).
– Ну, так он получил премию не за стиль, а за философскую глубину произведения. За масштабность идеи. Хотя ладно. Это мое личное мнение. Что ты там хотела рассказать?
– Так вот. Его жена, собираясь в поездку, сложила в чемодан все рассказы Хемингуэя, оригиналы и отпечатанные копии – в те времена, представь, печатали на машинке, на каком-нибудь «Ундервуде», я думаю. И этот чемодан у жены украли на вокзале! Ты представляешь!
– Деньги она тоже туда положила?
– При чем тут деньги?! Хемингуэй остался без рассказов, ты только задумайся! Какое горе для писателя! Катастрофа! Но дело совсем не в этом.
– А в чем? – скучным голосом осведомляется Марго. Наверно, ей уже надоел мой рассказ, и она только из вежливости готова выслушать до конца дочкины излияния.
– Неужели его ранние рассказы были настолько ужасны, что пришлось выдумывать историю с чемоданом?
– То есть чемодан никто и не крал?
– Подозреваю, он все это придумал, чтобы избавить мир от знакомства с его первым литературным опытом.
– Так и не показывал бы никому… К чему такие сложности? Наверное, чемодан действительно украли.
– А если и украли! Тогда зачем Хемингуэй об этом написал, зачем поведал всему миру? Ведь иначе как дурой его жену не назовешь – умудрилась потерять и оригиналы, и копии!
Представляю: написано десять статей, готовых к отправке редактору. Это же целое богатство! И вдруг – сбой в Сети, проблемы с компьютером, все сгорает. На диск не скопировала, на флэшку – тоже. Все пропало! Остается тихо утопиться в раковине…
– Знаешь, Юля, на фоне массового эксгибиционизма современных публичных персонажей история с чемоданом не выглядит чересчур откровенной. Я сегодня случайно включила телевизор и увидела дочь известного в прошлом политика. Она рассказывала о том, какие у нее трусики. Папа уже давно в могиле, но покоя он не дождется. Дочурка не догадалась взять псевдоним, и знаменитая фамилия отца, раньше ассоциировавшаяся с такими понятиями, как
Маман задумчиво смотрит на меня. Я лихорадочно начинаю соображать – а нет ли здесь параллели? Не намекает ли Марго на собственную дочь – неудачливую в плане поддержания семейного реноме.
– Значит, ты полагаешь, чемодан все же был украден?
– Ах, Юля! Дался тебе этот чемодан! – взрывается Марго. – Тебя прямо заклинило! Украли – не украли! Какая разница? Ты лучше скажи – ты бросила курить?
– Конечно! – бодро рапортую я. – Ты же видишь – я не курю. И не пытаюсь срочно отпроситься в туалет.
– Да, я заметила. Нет, серьезно? И как долго ты уже не куришь?
– Ну… Довольно прилично…
Правда, пришлось обклеить себя антиникотиновым пластырем, как спальню обоями. Но под одеждой не видно. А еще в аптеке посоветовали жвачку, теперь жую украдкой, чтобы Марго не заметила. Аккуратненько так, соблюдая конспирацию. Ведь жвачка тоже раздражает мамочку.
Правильный ответ: общество молодых амбициозных интеллектуалов. По крайней мере с двумя такими я знакома – это мой возлюбленный Никита Арабов и мой старший брат Сергей Бронников.
Увы, общение со мной всегда только нервировало маман.
– Ты закажешь десерт?
– Только не это!
– Как всегда плохо ешь. А знаешь – почему?
– Почему?
– Ты много лет курила, и твои вкусовые рецепторы атрофировались.
– А почему ты совершенно перестала говорить об Ирине и Анечке?
