были выселены отсюда из-за капремонта или реконструкции.
В комнате, куда меня занесли со всеми мерами предосторожности, как ценную посылку, вся обстановка состояла из тахты и магнитофона. Трогательная забота о заключенных. А окно выходило на оживленную улицу. Внизу сновали автомобили, я приготовилась подать семафорный сигнал жильцам дома напротив, но и этот дом был не заселен.
«Моя» комната выходила в гостиную, значительно более обустроенную, там был и телевизор с видеомагнитофоном, и огромный диван, и несколько затянутых пленкой упаковок пива в углу — из этого можно было заключить, что мое пребывание здесь не будет коротким. Или я лишь незначительный элемент длинной цепи различных лиц, привозимых сюда?
Из гостиной через прихожую можно было пройти на кухню. Минут через тридцать после прибытия я с гордым и независимым видом проследовала в туалет. Туалетная бумага имела место быть. Это воодушевляло. Но через дверь я услышала такое, что чуть не спикировала с унитаза, как бомбардировщик.
— Интересная девка, — сказал один из парней, кажется, тот, который появился вторым. — Молчит, не дергается. Может, она тормоз?
— Сам ты тормоз, — ответил тот, который показался мне симпатичным: плечи вразворот, бедра узкие, как у Круза в «Санта-Барбаре», и, как это ни противоречило образу крутого рэкетмена, очки в тонкой черной оправе.
— Трахнем ее? (Вот в этом самом месте я чуть и не рухнула.)
— Нет, ты точно больной. Тебе же сказали: она должна быть в порядке, отбрил насильника симпатичный. (Спаситель.)
— Так что, даже и бить не будем? Слушай, шеф раньше чем через два часа не приедет. А может, она и сама не против? Все-таки нервы, наверное, на пределе, расслабиться никогда не вредно…
— Если она тебе так приглянулась, спроси разрешения у шефа.
— Ну надо же, какой серьезный. А я пошутил. С такой тощей — все равно что в железном тазике с лестницы кататься. (Хам!)
— Вот и уймись.
Шеф в самом деле приехал через два часа. Он был молод, обаятелен, улыбчив и разодет, как манекен в витрине дорогого магазина. Он пригласил меня сесть на диван в гостиной, пододвинул столик с двумя хрустальными штуковинками, разлил в них коньяк и предложил выпить за знакомство. Я изысканно-вежливо отказалась. Он в деланном удивлении загнал правую бровь на середину лба: «Что так?» Мне лень было объяснять, что после нашей последней попойки я твердо завязала с этим делом, так как вполне возможна побочная реакция, ребенок родится оранжевый, объясняй потом Сержу, что я ему не изменяла, поэтому я просто отвернулась от импозантного шефа похитителей и стала смотреть в окно.
— Но я знаю, чем можно привлечь ваше внимание. Посмотрите-ка сюда. Он держал в руке мой конверт с Эванжелинкиными фотографиями. — Ваша подруга очень красива. Роскошное тело. Кстати, почему такое имя — Эванжелина? Родители были космополиты? Решили украсить серый быт иностранной экзотикой? Еще раз предлагаю выпить за знакомство. Меня зовут Игорь.
Я отрицательно замотала головой. Игорь насмешливо оглядел меня, пунцовую от страха и волнения и желания этот страх скрыть, развалился на диване и закинул ногу на ногу.
— Предлагаю обмен, — выложил наконец-то он свои условия, — мы вам фотографии — думаю, вы хотите получить их обратно, а вы нам — дискету, которую переписали у Олега Дроздовцева.
Они все знают. Но я для проформы поотбрыкивалась:
— Дроздовцева знаю, помню. Дискеты никакой не переписывала.
Шеф достал фотографии из конверта и стал их внимательно рассматривать.
— А ведь это мотив, — сказал он задумчиво, как будто эта мысль пришла в его сообразительную голову только что. — Это мотив, да. Если еще предъявить пару свидетелей, слышавших, как Дроздовцев шантажировал Эванжелину этими снимками, обещая их опубликовать, и еще тройку случайных прохожих, видевших вашу подругу недалеко от гостиницы «Подмосковье» в то злополучное утро, то определенный срок этой красавице обеспечен.
Ха-ха, напугал, ищи Эванжелину в Америке, можешь привлечь к этому Интерпол.
— Извините, но ничем не могу вам помочь. Сожалею.
Игорь, вздохнув, спрятал во внутренний карман пиджака конверт, который я проводила кровожадным взглядом, и поднялся.
— Вы упрямы, но я настойчив. И у меня есть очень эффективные способы воздействия. Думайте, — сказал он жестко. — Так и быть, дам вам на размышление сутки. Но потом…
Это «потом» настолько не предвещало ничего хорошего, было таким угрожающим, что щеки у меня запылали еще больше, как красные фонари в определенного сорта кварталах Копенгагена.
Шеф вышел, а я нервно схватила бутылку коньяку и глотнула прямо из горлышка. Мысленная ретроспектива всех виденных мной когда-то фильмов о мафии добавила дрожи в руках — я вспоминала, на какие изощренные издевательства способны вымогатели, и мне становилось по-настоящему страшно. Меня гипнотизировала электрическая розетка на противоположной стене. Богатое воображение дорисовывало шнур и на другом конце его раскаленный утюг, любимый спортивный снаряд рэкетменов.
Привалившись пылающим лицом к темно-синему велюровому валику дивана, я подумала, что вляпалась непростительно глупо. Если пригрозят утюгом — отдам дискету сразу же.
Проснулась я от холода на тахте в соседней с гостиной комнате. Окно было приоткрыто, измятый плед свидетельствовал, что сон мой не был безмятежным. Это естественно. Хватают человека посреди улицы, угрожают лишить невинности, шантажируют — даже мои крепкие нервы не могли такого выдержать.
Я завернулась в плед, открыла окно и стала смотреть вниз. Вечерняя улица была освещена желтым светом, на первом этаже дома напротив светилась витрина какого-то магазина. Как раз в районе нашего здания движение было перекрыто — внизу копошились рабочие в спецовках, они монтировали какие-то железки. Покричать им, что ли: «Эй, меня похитили, спасите!» Но лучшее, что они мне ответят (в случае, если не обматерят): «Привет, малышка, спускайся к нам».
Рабочие ночью мешали спать. Они колотили металлическими кувалдами по камню, жужжали, стрекотали, орали «майна-вира», громко смеялись, в общем, доставали меня, как могли. Разбуженная в очередной раз, я снова и снова настойчиво пыталась заснуть, как неверная жена, которая не дождется утра, чтобы проводить мужа в командировку. Ждала следующего дня со смесью страха и любопытства.
Утром мне выдали такой продуктовый паек, который можно было бы ожидать в нормальной трехзвездочной гостинице: яичницу, кетчуп, салями, чай, тминные крекеры и двухлитровую пластмассовую бутыль пепси (ну, это уж они перестарались). Наверное, похитители решили меня откормить, чтобы я дольше смогла выдерживать их издевательства, если до этого дойдет дело.
В любые, самые неприятные моменты жизни еда способна трансформировать в нашем сознании события в не столь трагические. Поев, с оптимизмом смотришь в будущее. Самый трудный и напряженный период переживается в сто раз легче, если в духовке присутствует золотистая курочка под чесночно- майонезным соусом, в холодильнике дожидается печеночный паштет, посыпанный укропчиком и петрушкой, а рядом — влажно-розовый окорок. Но чем глубже печаль, тем больше требуется еды.
Надзиратели не препятствовали моему перемещению по квартире. Они с интересом наблюдали за мной. Я даже проверила, заперта ли входная дверь.
— Закрыто, закрыто, не усердствуй! — крикнул мне из гостиной симпатичный.
— Пойдем в преферанс сыграем, нам человека не хватает, — поддержал его козел рогатый, обозвавший меня вчера «железным тазиком». — Баксы есть? Нет?
Конечно, долларов у меня не было. Козел рогатый с сальной улыбочкой сказал:
— Ну, садись, садись, потом разберемся… — и под этим явно читалось, что он не отказался от своего вчерашнего замысла, и они будут в случае проигрыша расплачиваться долларами, а я — моим прекрасным упругим телом.
Ну и просчитались же они! Эти господа и не подозревали, что столкнулись в моем лице с опытным ветераном преферансных боев. Правда, я привыкла играть в более интеллигентной компании. Через пятнадцать минут, в течение которых они неимоверно блефовали, вымогатели поняли, что играют не с
