Дима притормозит на светофоре. Но он конечно же проезжал перекрестки, не останавливаясь. Движение на дороге было весьма незначительным. А мы уже почти выехали из города. За городом он прибавит скорости.
Из-за поворота вырулил грузовичок, и Дима резко затормозил. Я успела отстегнуть ремень и открыть дверцу, но из автомобиля высунулась только наполовину, так как мой палач продемонстрировал отменную реакцию. Он вдернул меня обратно, не дав насладиться воздухом свободы, и наотмашь врезал по лицу. Значит, если я смертница, то со мной уже можно не церемониться!
— Тварь.
— Урод.
Грубиян так резко и свирепо развернулся ко мне, что я со страху чуть не продырявила собой кресло. Но пронесло. Я выпрямилась, расправила плечи, вздохнула и тут обнаружила, что у меня пошла кровь из носа. Мы уже выехали за город.
— Нет, ну ты точно урод, — не сдержалась я (вот язык-то длинный!). Нос мне разбил.
Дмитрий, неврастеник, резко затормозил, и я налетела грудью на бардачок. (Из сводки органов МВД: «Найден труп молодой симпатичной женщины с красивыми ногами, разбитым носом и обширным синяком в области грудной клетки».) Я опять вжалась в кресло и закрыла глаза. Ну кто тянул меня за язык?
— Слушай, ты мне нравишься, — усмехнулся вдруг Дима. — Не трать время на лишние эмоции. У тебя осталось не больше получаса. Думай о чем-нибудь.
Ну, Тупольский дает. Набрал себе в охранники философов.
Я полезла в бардачок за салфеткой, так как кровь тонким медленным ручейком ползла уже на нижнюю губу. А между салфеток пальцы нащупали гладкий круглый металлический брусок. Газовый баллончик!
Я осторожно закрыла бардачок и стала приводить в порядок лицо. Мы ехали под девяносто в час (кто мог бы заподозрить такую резвость в нашем старом «жигуленке»?). Если я прысну газом в нос Диме, он, возможно, тут же отключится — ведь Сергей предупредил, что газ очень сильный, — машину занесет, погибнем оба. Значит, необходимо, чтобы он сбавил скорость. А если баллон вообще не пашет? Но терять мне в принципе уже нечего.
— А что ты со мной сделаешь? — поинтересовалась я.
— Автомобильная катастрофа. Девушка не справилась с управлением. Обычное дело.
— Слушай, притормози.
— Зачем?
— Пожалуйста, надо мне. Не могу я умирать в таком дискомфорте.
— В туалет, что ли, хочешь? — усмехнулся Дима.
Я кивнула. Только бы баллончик не подвел.
— Хорошо. Доедем до того леска.
Я громко зашмыгала носом, снова полезла в бардачок и достала баллончик, завернутый в салфетку. Ну, с Богом! Все это было как-то несерьезно и нереально — и Дима с интеллигентной мордой и огромными кулаками, и ночной разговор с ВэПэ, и холодный баллончик, зажатый в руке, как будто я смотрела кино и наблюдала за собой со стороны.
Дима съехал с дороги в лесок. Машина остановилась. Я отстегнула неспешно ремень, приоткрыла дверцу и обернулась к жертве:
— А знаешь…
И, не договорив, закрыла рот, прищурилась, резко выбросила вперед руку и до упора вдавила головку распылителя. В следующую секунду я уже находилась метрах в пяти от автомобиля — чтобы самой не оказаться в радиусе действия смертоносного оружия.
Когда я осторожно приблизилась к «шестерке» со стороны водителя, Дима лежал на сиденье откинувшись. Для уверенности я приоткрыла дверцу и — вот садистка! — сбрызнула парня еще разок. Отдыхай, молодой!
Вьгтащить его из машины было нелегко. Откормился на тупольских харчах, килограммов восемьдесят, не меньше. Пристроив неподвижного Диму под елкой, как Деда Мороза, я села за руль. Интересно, через какой промежуток времени он оклемается?
Я гнала по шоссе. Пока парень не доберется до города, у меня есть время. Эванжелина с Катей сейчас, должно быть, перелетают через Атлантику. Я даже не простилась с ними. А Сергей, наверное, вернулся из аэропорта. Волнуется обо мне. И как я соскучилась по Антрекоту!
Я давила на газ, и утро казалось мне удивительно приятным — такое прохладное, влажное, свежее. В сером небе наметились рваные дыры, и сквозь них проникали солнечные лучи. Октябрь будет теплым, я еще смогу поиграть в теннис.
Правой рукой, я залезла под куртку и достала диктофон Улыбаясь, я слушала, как из маленького динамика отчетливо раздается голос Тупольского. Голубчик ты мой ненаглядный, я с тобой рассчитаюсь и за Эванжелинины слезы, и за лапу Антрекота, и за несчастную Марину.
На одном из перекрестков я заметила телефон-автомат и припарковалась неподалеку. Набрала свой номер. Мучительно долго никто не отвечал. Наконец раздался голос Сергея. Если везет — то сразу во всем.
— Сережа, я звоню из автомата!
— Что с тобой? Где ты? Я только что из аэропорта. Слушай, тут такое дело… Надо лечь на дно на пару недель. Кстати, ты почему не возвращаешься? И как тебе удалось вызволить Катьку?
Я в двух словах объяснила ситуацию: Тупольский — главарь, Марина приспешница поневоле, я — еле выжила.
— Ну и прекрасно. Значит, ляжем на грунт синхронно. Я соберу тебе какие-нибудь вещи. Знаешь что, сейчас я пойду к бабе Лене, и ты позвони мне туда. Скажу тебе адрес. Будем конспирироваться. Пятнадцать копеек с тобой?
С момента, когда в стране начались трудности с разменной монетой, Сергей смастерил мне пятнадцать копеек с дырочкой и на леске — как у Виктора Цоя в «Игле». Чтобы я могла звонить ему из каждого автомата.
Через пару минут Серж сообщил мне адрес квартиры, где мы сможем укрыться от преследований карателей. Потом я сделала еще один телефонный звонок. Пришлось вытащить из кровати знакомого редактора одной из столичных газеток, практикующейся на громких скандалах, выстроенных, однако, на твердых фактах. Редактор меня обматерил.
— Подожди, не ругайся. Слушай, оставь для меня в завтрашнем номере подвал на второй полосе. Строк двести — двести пятьдесят.
— Ты с елки спрыгнула. Номер сверстан и подписан.
— Ну ты же понимаешь, если бы это того не стоило, я бы не просила. Забочусь о реноме твоей газеты. Исключительная сенсация.
— Что у тебя?
— Откровения одного товарища о коррупции в высших сферах. Он сам одно из главных действующих лиц. Имена — закачаешься. Есть пленка — он не знал, что у меня в кармане диктофон.
— Старушка, верю на слово. Уже мчусь в редакцию. Когда подъедешь?
Погода была прекрасной. И люди вокруг — добрыми, радостными, дружелюбными. Они спешили на работу совершать свой ежедневный производственный подвиг.
Я остановилась у подъезда и посмотрела вверх. Золотые кроны деревьев качались на ярко-синем фоне прояснившегося неба, было свежо и ясно. Несмотря на необходимость скрываться, настроение у меня было ликующее. Жить — удивительно приятный процесс. Я поднялась по лестнице и отыскала 54-ю квартиру.
Дверь открылась, и Сергей с видимым удовольствием сжал меня на широкой груди. У стены стояла сумка-видеокамера, набитая кассетами. На спортивном рюкзачке сидел Антрекот со свежеперебинтованной лапой. Ему тоже пришлось уйти в подполье. Сейчас за наши три жизни здравомыслящий человек не дал бы и двух рублей.
— Полегче, товарищ, — сказала я Сергею, пытаясь освободиться.
