преследования. Хотя нечасто.
— Прекрасно, — удовлетворенно вздохнула Эванжелина. — Все-таки я люблю свою историческую Родину…
Вечером Эванжелина подъела все запасы нашей деревенской непривилегированной пищи, которая совсем не предназначалась для ее угощения: старые макароны с тушенкой и два фаршированных перчика в сметане. Я же от души давилась заморскими деликатесами. В принципе лангуста можно было бы купить и в супермаркете за углом, но у меня не было на него денег.
А утром Эванжелина с визгом накинулась на меня, когда я открывала для Антрекота кильку в томате. Антрекот, как истинный джентльмен и радушный хозяин, мужественно стерпел похищение завтрака, только его пушистый толстый хвост вздрогнул и упал сосиской: «Вот до чего довели женщину ужасы империализма!»
За окном стояло зябкое, свежее, влажное утро. На асфальте подсыхали темные пятна от дождя, который тихо шелестел всю ночь, пока мы с Эванжелиной обменивались впечатлениями девяти месяцев разлуки, а Антрекот с блаженной мордой лежал между моим и Эванжелинкиным голыми плечами и пыхтел от наслаждения.
Сегодня на работу мне суждено было прийти во всем новом разбогатевшая подруга постаралась. В семь утра мы уже встали: сидя на кровати, я натягивала суперплотные бежевые сверкающие колготки, а Эванжелина в шелковых кружевных панталонах совершала пятнадцатиминутный экзерсис — размахивала руками и ногами в такт телевизору. Антрекот пристально следил за ее замысловатыми телодвижениями, и в какой-то момент я испугалась, что его шея закрутится спиралью и голова отвалится.
«…А сейчас несколько сообщений криминального характера, — трещал телевизор, — 13 августа ушла из дома и не вернулась Лозинская Дарья Дмитриевна, 1974 года рождения. Рост 165 сантиметров, хрупкого телосложения. Волосы длинные, волнистые, каштанового цвета. Глаза серые. Была одета в шелковый костюм вишневого цвета, туфли на высоком каблуке такого же цвета. Имела при себе небольшой кожаный саквояж с отделкой из желтого металла. Последний раз девушку видели…»
— Боже, какая прелесть! — воскликнула Эванжелина, увидев на экране фотографию пропавшей девочки, и перестала выписывать ногами пируэты. Да-а, если она была так одета, да еще с такой внешностью… Представляешь, что сейчас творится с родителями? Это кошмар… Днем ребенок ушел из дому с друзьями и бесследно пропал! Нет, это невыносимо! Я сейчас немедленно пойду позвоню в Америку, узнаю, как там Катя.
Я расстроенно поцеловала Антрекота в лохматую макушку и побежала на работу.
Наше рекламное агентство — словно вертлявая мартышка среди орангутангов и гамадрилов. Нас мало, и мы, как я считаю, еще недостаточно профессиональны в области рекламного дела, но солидный журналистский опыт сотрудников и, следовательно, определенная доля наглости, присущая всем представителям второй древнейшей, позволяет нам украдкой цапнуть то там, то тут выгодный заказ, из-под носа у наплодившихся рекламных монстров с пятилетним стажем работы на рынке.
С директором и собственником агентства Володей Потаповым мы знакомы еще со студенческих времен, и когда моя журналистская звезда ярко вспыхнула в спровоцированном мною «деле Тупольского» и едва безвременно не закатилась на казенной койке гинекологического отделения одной из московских больниц, он сам нашел меня, завалил литературой о рекламном деле на английском языке, убедил, что вовлекает в чрезвычайно прибыльное и перспективное дело, отвесил 576 откровенно лживых и потому достигающих цели комплиментов (мастер!), я растаяла, как весенняя сосулька, и расслабленно согласилась. Это было моей очередной этапной жизненной ошибкой. Энергичный, уже частично седой, Володька обладал уникальной способностью эксплуатировать окружающих, вызывая при этом у них смешанные чувства возмущения, признательности, удивления и ликования. Я работала на него четырнадцать часов в сутки: сочиняла джинглы про болгарское лечо, раздевалась перед камерой, если внезапно исчезала фотомодель, а клипмейкеру позарез был необходим кусок женского бедра, подавала кофе нужным клиентам, добывала особые сосиски для презентаций, дрессировала сотрудников воронежского филиала, дарила сувениры коллегам из популярных газет (чтобы наши материалы публиковались в первую очередь), искала талантливых оформителей витрин. И все это — за рублевый эквивалент ничтожной суммы в 54 доллара! В то время, как замороженный бифштекс в рекламируемом мною супермаркете стоил 3 доллара 99 центов.
Я негодовала по ночам, я жаловалась Антрекоту, но каждое утро сломя голову неслась туда, где, как мне казалось, без моего участия все рассыплется. Ставка Потапова была безошибочной: я возмущалась его наглостью, но каждый вечер по телевизору могла наблюдать результаты своей работы, дело шло, и я этим гордилась, а гнусный рабовладелец сыпал комплиментами, восхищался, изумленно целовал ручку и мудро поощрял творческую инициативу. Хотя надо отдать ему должное: и у него часто по утрам чернели под глазами круги, а пятая жена (по заведенному у Потапова обычаю — красавица) плакалась мне в телефонную трубку, что Вова опять всю ночь провисел в каске на стене какого-то дома, помогая рабочим, которых он коварно подвиг на двадцатичетырехчасовую ударную вахту, укреплять рекламный щит…
Вот и сегодня, не успела я припарковать машину на стоянке для сотрудников и без пятнадцати восемь войти в здание, уже наполненное ароматом свежесваренного кофе, как Потапов вылетел мне навстречу с банкой сахара в одной руке и чертежным плакатом — в другой.
— Максимова! Зайди, солнышко!
Я налила себе кофе и села в кожаное кресло. В свое время я была активно привлечена к обустройству офиса, весь наш первый крупный гонорар мы истратили на обстановку комнат — денег Потапов не считал. Я два дня бегала по Москве, заказывая комплекты офисной мебели, искусственные пальмы, горизонтальные жалюзи, пейджеры и калькуляторы — вспоминая апартаменты «Интеркома», я знала, как благотворно, влияет фешенебельный интерьер рабочего места на трудовой энтузиазм.
— Максимова, ты уже в курсе, что ты шикарная женщина? (Началось. Опять задание.) Нет, ты не закатывай глаза. Знаешь ли ты, что семьдесят процентов клиентов продолжают с нами сотрудничать только потому, что на сорок шесть процентов ты покорила их своим профессионализмом, а на пятьдесят четыре процента потому, что не в силах уйти от обаяния твоей личности и бесподобного шарма?
(Какие сложные математические вычисления.)
— Чего ты снова от меня хочешь, Потапов?
— Слушай, а ведь этот костюм стоит квартальной премии всех нас, вместе взятых. — Он потянулся к пиджаку, чтобы потрогать филигранно отстроченный лацкан.
— Убери свои волосатые руки! — испуганно взвизгнула я. — Кофе прольешь!
— Да. Покупал жене нечто подобное, но, видя, как это может выглядеть в оптимальном варианте, понимаю, что истратил деньги впустую.
— Негодяй.
— Да. Природный шик — это не покупается. Еще кофе? Ну, к делу. Кстати, пытался варить кофе по твоей технологии, но у меня что-то все-таки не так. Скрыла главный секрет, да?
— Все, я ухожу. У меня дел невпроворот!
— Стоять! Есть у меня школьный товарищ. Такой же умный и справедливый, как я. Сейчас он председатель правления коммерческого банка. «Альянс» называется. Слышала, наверное?
— Слышала. Он мне даже снится, банк этот. Он, между прочим, висит на мне уже три месяца. У них в отделе рекламы какой-то непроходимый дуб — то ему слоган не подходит, то объявление недостаточно большое за те деньги, что они нам платят, то девочка-модель недостаточно выразительна. Если бы сказал раньше, что директор твой друг, я бы давно попросила этого кретина уволить. Мы могли бы сделать из «Альянса» конфетку — он стал бы первым другом российских предпринимателей и обывателей.
— Отмечу в блокноте. Так вот, у Дмитрия Васильевича пропала дочь. Ушла в пятницу провожать подругу на вокзал, и все. Исчезла.
Я вздохнула. Жизнь трагична. Если ты пенсионер — тебе нечего есть. Если директор банка — исчезают дети. Страна тупиковых ситуаций и безрадостных альтернатив.
— Я надеюсь, что ты ее найдешь, — закончил Потапов.
От удивления я чуть было не вылила остатки кофе на свой роскошный новый костюм.
— А я-то тут при чем?
— Дмитрий, конечно, подключил уже и милицию, и частную фирму, но…
