– На этот раз получите ключи от квартиры.
– Как-то не верится!
– Юлия, я ещё не звонила Иннокентию Михайловичу. Думаю, вам приятно будет сделать это самой. Вы много сил истратили, добиваясь квартиры. Порадуйте старика. А мы направим ему официальное приглашение в мэрию.
– Спасибо, – с чувством ответила я. – Конечно, сейчас. Точно на этот раз не обманете? А то уж я совсем дурой буду выглядеть и перед ветераном, и перед коллегами.
– На этот раз точно! – гордо ответила чиновница. – Получит ваш дедушка отличную квартиру в новом доме. Я её видела. Кухня двенадцать метров, кладовка, балкон на солнечную сторону. Второй этаж. Рядом лес. Лучше не придумаешь.
– Пока не отдадите ключи и не покажете квартиру, всё равно не поверю, – ворчливо пробубнила я.
– Я вас понимаю. Юлия, отдельная просьба от моего начальства. Пожалуйста, когда Иннокентий Михайлович получит квартиру, не начинайте новое сражение – за права какого-нибудь другого ветерана. Мы работаем, рассматриваем дело каждого участника войны. Впредь, пожалуйста, давайте обойдёмся без надрывных воплей в прессе, без ажиотажа и громких заявлений, как это было в случае с Иннокентием Михайловичем?
– Но согласитесь, если б ничего этого не было, то и квартиру бы он так и не получил!
– Нет, ну почему же… Со временем, постепенно…
Я положила трубку и задумалась.
С одной стороны, сердце сжималось от радости за деда. Мы победили! Растратив в борьбе миллионы нервных клеток, изведав в полной мере чиновничье презрение, содрогаясь от унижения и отчаянья, мы всё-таки победили…
С другой стороны, тревожил вопрос: а почему это вдруг произошло?
Вспомнила, как бородач Полыхаев, подсадивший меня на сыр-косичку, обещал поспособствовать с ветеранской квартирой, если сумею раздобыть компромат на Богдана Гынду… Неужели Федя понял, откуда в его дом прилетел пакет с документами? Неужели вычислил отправителя? Или ничего не вычислял, а просто догадался? И, получив желаемое, тут же исполнил свою часть джентльменского соглашения: организовал нам квартирку, надавив на рычаги в мэрии?
Или это обычное совпадение? Компромат – отдельно, квартира – сама по себе… Так как я не вручила Фёдору документы открыто, то и выполнения обещания никто от него не требовал. Он мог сделать вид, что не понял, кто ему подкинул компромат на Гынду…
В истории с компроматом мне хотелось бы сохранить инкогнито. Пусть Фёдор занимается всем этим самостоятельно, ему не привыкать к возне с тротиловыми шашками и ядерными боеголовками. А я – девушка тихая, миролюбивая, лучше трусливо отсижусь в укрытии, если Богдан Гында, разъярённый публикацией, вдруг начнёт ответный крестовый поход…
Так и не разобравшись, связаны ли между собой эти два события, я набрала номер ветерана. Слушая гудки в трубке, заранее улыбалась: как приятно сообщать человеку хорошую новость… Сейчас мой дед обрадуется!
Ответила внучка Иннокентия Михайловича.
– Здрасьте-здрасьте, – не переставая улыбаться, сказала я. – Это Юля. Давайте скорее зовите к телефону деда, у меня для него шикарное известие! Мы выиграли битву! Мы идём в мэрию на торжественное заседание! И дед получит ключи от квартиры! Ну, Таня, быстрее зови Иннокентия Михайловича, мне не терпится сказать ему!
– Юля, здравствуй, – устало и как-то тускло произнесла в трубку внучка Иннокентия Михайловича. – Ты знаешь, – она всхлипнула, – дед умер сегодня ночью… Я как раз собиралась тебе позвонить…
Глава 21
Редис в качестве антидепрессанта
Отгремел праздничными салютами День Победы, промаршировали по Красной площади войска. Зацвели яблони и черемуха, распустились тюльпаны, превратив город в благоухающий весенний сад…
В открытое окно аудитории врывался свежий ветер, солнце радостно сияло.
– Что с тобой? – возмутилась Лиза. Она смотрела на меня гневно и одновременно растерянно. – Юля, но ведь так нельзя! Ты снова не подготовилась! Как нам заниматься? Да и сейчас отсутствуешь, совсем не слушаешь меня!
– Только что с похорон, – мрачно сообщила я.
– О, – тут же отпрянула учительница. – Надо же. Извини. Почему ты не отменила урок?
– А зачем? – пожала я плечами. – Главная роль в траурном мероприятии была отведена не мне. К счастью.
Эту роль исполнял дед Кеша. Ордена и медали ветерана блестели на ярком солнце. Моё сердце сжималось от боли и ощущения вины: наверное, славный старик прожил бы на несколько лет дольше, если бы родственники и я не вовлекли его в борьбу с бюрократической машиной. Так ли нужна ему была эта квартира? Конечно, он хотел оставить её внукам, однако всё это стоило неоправданно больших усилий…
Ведь квартиру Иннокентий Михайлович так и не получил. Выходит, я наполнила последние месяцы его жизни мелочной суетой…
На похоронах, погружённая в свои мысли, я никак не могла сосредоточиться на происходящем, а сочиняла и сочиняла в голове гневную и ядовитую статью.
Главное – ушёл классный старик, бывший источником добра и душевной теплоты не только для своей семьи, но и для всех, кому случалось оказаться рядом…
…– Извини, – повторила Лиза. – Я зря тебя обвиняю.
– Конечно, зря. Если ещё вспомнить, что это вторые похороны за три месяца, – тоскливо и обиженно пробубнила я.
– Ой, – вовсе растерялась Лиза. – Какой ужас! Юлечка, прости!
Англичанка была полностью деморализована. Но совесть тут же скорпионом впилась мне в печень: вообще-то с моей стороны это был эмоциональный шантаж. Я не подготовилась к уроку вовсе не из-за того, что надо было участвовать в траурном мероприятии, а из-за лени…
Нет, это даже не лень, а какое-то оцепенение, – я впадаю в анабиоз, увидев, какой объём знаний предстоит впихнуть в мой бедный мозг. Мне почти открылась ужасная тайна: я никогда не смогу говорить по-английски. Но признаться в этом Лизе – разочаровать милую девочку. Поэтому я выбрала для оправданий беспроигрышный аргумент. И он подействовал. Услышав о том, как жестоко обошлась со мной судьба в последние три месяца, Лиза уже не может продолжать урок, она расстроена, в её карих глазах сияет искреннее сочувствие…
Подвезла Лизу до офисного центра, где у неё корпоративное занятие.
– Эти ребята, наверное, уже вовсю болтают по-английски? – с завистью спросила я. – В отличие от меня.
– У них очень сильная мотивация. Да и начальство хорошо стимулирует, – улыбнулась Лиза. – Они из кожи лезут, чтобы выбиться в отличники.
– А я – двоечница. И у меня атрофирован речевой центр мозга.
– Однозначно, он у тебя атрофирован! – засмеялась Лиза. – Стоит пообщаться с тобой несколько
