Принесли еду. Владелец ресторана долго кружил возле Валентины, расставляя перед ней тарелки. Она зыркнула на него своими глазами цвета патоки, но флиртовала как-то вяло. Было уже поздно, мы все очень проголодались и поэтому не соблюдали правил этикета. «Бхуна» из барашка оказалась жилистой, и мне пришлось разрезать ее для отца на мелкие кусочки. В «карри» из овощей не было никаких овощей, кроме капусты. Острое «карри» Майка оказалось чересчур острым. Запеченная в духовке Станиславова курица — сухой и жесткой. А Валентинин бифштекс — твердым, как подошва.
— Вам понравилось? — спросил владелец ресторана.
— Очень, — ответил Майк.
После этого Майк отвез отца, Анну и Станислава домой на машине, а я пошла с Валентиной пешком. На улице был гололед, и мы прижимались друг к дружке, вначале — для того чтобы не упасть, а потом уже чисто по-дружески. Несмотря на кошмарную еду, на душе почему-то был праздник. «Мир на земле, благоволение человекам», — пели рождественские ангелы в морозном небе. И я поняла, что другой возможности может не представиться.
— Как у вас дела? — спросила я.
— Добре. Усё хорошо.
— Ссоритесь? По-моему, вы часто ссоритесь. — Я говорила дружелюбно — нейтральным тоном.
— Хто тебе сказав?
— Валентина, это и так всем видно. — Я не хотела выдавать Станислава, да и ставить в глупое положение отца тоже не хотелось.
— З твоим батьком важко ужиться, — сказала она.
— Я знаю. — Я знала, что не смогла бы прожить с отцом ни дня. Уже начинала жалеть, что написала письмо в Министерство.
— Усё время пристае до меня.
— Валентина, ведь ты же работала в доме престарелых. Знала, что со стариками бывает нелегко.
Чего же она ждала? Благородного пожилого джентльмена, который будет осыпать ее подарками и однажды ночью тихо скончается? Тогда не надо было выбирать моего сварливого, неуступчивого, упрямого старика отца.
— З твоим батьком важче. Проблемы з кашлем. Проблемы з нервами. Проблемы з купаниям. Проблемы з туалетом. — Она повернулась ко мне, и лунный свет выхватил из темноты ее красивый славянский профиль, высокие скулы, изогнутый рот. — И понимаешь, усё время цьомкае и лапае отут, отут и отут… — Сквозь толстое пальто она погладила руками в перчатках свои груди, бедра и колени. (Мой отец действительно это делал?) Меня затошнило, но я старалась говорить спокойно:
— Просто будь с ним поласковее.
— Так я ж ласкова, — сказала она. — Як з ридным батьком. Не переживай.
Она поскользнулась на льду и крепче схватила меня за руку. На краткий миг навалилась на меня всей своей теплой, чувственной тушей, и я услышала сильный, приторный запах духов, подаренных мною на Рождество, которыми она надушила шею и горло. И эта женщина заняла место моей матери.
10
ВИСИТ, КАК ТРЯПКА
Отец был в приподнятом настроении. К ним заходил инспектор из иммиграционной службы. Скоро иммиграционный статус Валентины будет подтвержден, а их любовные узы — навсегда скреплены. Когда над ними больше не будет нависать угроза депортации, тучи непонимания рассеются и все снова станет так, как было в пору их первой влюбленности. Возможно, даже лучше. Возможно, они построят новую семью. Бедняжка Валентина очень волнуется и иногда бывает раздражительной, но скоро наступит конец всем ее бедам.
Инспектором оказалась женщина средних лет с расчесанными на пробор волосами и в плоских туфлях на шнурках. У нее был при себе коричневый портфель, и она отказалась от предложенного отцом чая. Он показал ей дом:
— Ето моя комната. Ето Валентины. А ето Станислава. Видите, места фатает усем.
Инспекторша записала, где кто живет.
— А ето мой стол. Понимаете, я люблю кушать сам. Станислав и Валентина кушають на кухне. А я сам себе готовлю. Смотрите, ось яблука-«тосиба». Приготовлени у микроволновке «Тосиба». Дуже багато витаминив. Хочете попробувать?
Инспекторша вежливо отказалась и еще что-то записала.
— Могу ли я познакомиться с миссис Маевской? Когда она приходит с работы?
— По-разному. Иногда раньше, иногда пожже. Вы лучче сначала подзвоните.
Инспекторша сделала еще одну запись, потом положила свой блокнот в коричневый портфель и пожала отцу на прощание руку. Он проследил за тем, как ее маленький бирюзовый «фиат» скрылся за поворотом, и позвонил мне, чтобы сообщить новости.
Через две недели Валентина получила письмо из Министерства внутренних дел. В разрешении на проживание в Великобритании ей было отказано. Инспектор не нашла доказательств истинных супружеских отношений. Валентина в ярости накинулась на отца:
— Идиот! Прыдурок! Ты неправильно отвечав на вопросы. Чого ты не показав ей своих писем з любовными стихами? Чого ты не показав ей свадебну фотографию?
— А чого я должен показувать ей стихи? Она ж просила показать не стихи, а спальню.
— Ха! Она ж поняла, шо ты никудышний мужик. Шо тебе делать у женской спальне?
— А ты никудышня жена, если не пускаешь мужа у спальню.
— Та шо ты забув у той спальни, га? Тьпху! У тебе ж даже не стоить! Висить, як тряпка! Як тряпка — не стоить! — дразнила она. И все громче и громче орала ему прямо в лицо. — Не стоить! Не стоить! Як тряпка!
— Перестань! Прекрати! — закричал отец. — Уходь! Уезжай! Вертайся обратно в Украину!
— Як тряпка! Не стоить!
Он толкнул ее. Она толкнула его. Она была крупнее. Он оступился и сильно стукнулся плечом об угол буфета. На плече появился лиловый синяк.
— Дивись, шо ты наделала!
— Бежи тепер жалуйся дочке! Надя, Верочка, рятуйте! Жена меня бье! Ха-ха! Це муж должен бить жену!
Возможно, он бы ее и ударил, но не смог. Отец впервые осознал свою беспомощность. Его охватило отчаяние. На следующий день, когда она ушла на работу, он позвонил мне и рассказал о случившемся. Запинался и заикался, будто ему было больно говорить об этом вслух. Я выразила беспокойство, но испытала удовлетворение. Так значит, я оказалась права насчет проникающего секса?
— Понимаешь, Надя, ето така полова дисхвункция. У мущин иногда бувае.
— Это неважно, папа. Она не имеет права над тобой насмехаться. — Какой дурак, подумала я. Чего же он ожидал?
— Не кажи Вере.
— Папа, возможно, нам понадобится Верина помощь.
Мне казалось, эта история превращается в грубый фарс, но теперь я видела, что она перерастает в дешевую трагедию. Отец ни о чем мне раньше не рассказывал, потому что Валентина подслушивала, когда он говорил по телефону. И не хотел, чтоб об этом знала Вера.
Я устояла перед искушением сказать: «Я же говорила тебе, дуралей!» Но когда позвонила Вере, она сама мне это высказала.
— На самом деле это ты во всем виновата, Надежда, — добавила она. — Ты отговорила его переезжать в приют. Этого никогда не случилось бы, если бы он переехал.
— Но кто же мог предположить…
— Надя,
