Из комнаты на верхнем этаже доносился ритмичный глухой стук и рокот «тяжелого металла». Музыкальные вкусы Станислава явно эволюционировали со времени увлечения «Бойзоун». Отец поймал мой взгляд и, скривившись, заткнул уши:
— Дегенеративна музыка.
— Помнишь, папа, как ты не давал мне слушать в юности джаз? Ты его тоже называл дегенеративным.
Я вдруг вспомнила, как он ворвался в подвал и отключил электричество во всем доме. Как хихикали потом мои юные модные друзья!
— Ага, — кивнул он. — Так он, наверно, и був дегенеративным.
Никакого джаза. Никакой косметики. Никаких дружков. Не мудрено, что я вскоре начала бунтовать.
— Ты был ужасным отцом, папа. Тираном. Он прокашлялся:
— Иногда тирания лучче за анархию.
— А другого выбора нет? Почему не переговоры и демократия? — Разговор внезапно стал приобретать слишком серьезный оборот. — Попросить Станислава, чтобы сделал потише?
— Не-не-не. Ничого страшного. Завтра они уидуть.
— Правда? Завтра уедут? И куда же?
— Обратно в Украину. Дубов делае багажник на крышу.
Во дворе внезапно раздался рев двигателя. Это ожил «роллс-ройс». Мы подбежали к окну. Машина сотрясалась от вибрации, а крыша действительно была оснащена крепким самодельным багажником во всю ее длину. Дубов поднял капот и делал что-то с двигателем, отчего он работал то быстрее, то медленнее.
— Тонкий тюнинх, — пояснил отец.
— Но разве «роллс-ройс» доедет до Украины?
— Конешно. Чом бы й не?
Дубов поднял голову, увидел нас в окне и помахал рукой. Мы помахали ему в ответ.
В тот вечер мы вшестером — отец, Дубов, Валентина, Станислав, Маргаритка и я — уселись ужинать в столовой, совмещенной со спальней.
Валентина быстро сварганила пять порций полуфабрикатов из говядины в луковом соусе, которые подала вместе с разогретым мороженым горохом и картошкой, запеченной в духовке. Она сняла халат и переоделась в спортивное трико со штрипками внизу, плотно обтягивавшее ее зад (так и не терпится рассказать Вере!), и облегающую тенниску пастельно-голубого цвета. На ногах оставались все те же пушистые тапочки на каблуках. Валентина была в прекрасном настроении и всем улыбалась, за исключением отца, — в его тарелку она швырнула говядину с большей силой, чем требовалось.
Отец сидел в углу: суетливо разрезая каждый ломтик на мелкие кусочки, он внимательно их изучал и только после этого отправлял в рот. Кожура гороха раздражала ему горло, и он кашлял. Станислав сидел рядом и молча ел, низко склонившись над тарелкой. Я сочувствовала ему после унижения в суде и пыталась завязать разговор, но он отвечал односложно и моего взгляда избегал. За то короткое время, что прожила здесь их бывшая хозяйка, Леди Ди и его подружка успели забыть, чему их так старательно учили, и шныряли по столу, с громким мяуканьем выпрашивая лакомые кусочки. Все с ними делились — особенно отец, отдавший большую часть своего ужина.
Дубов сидел на другом конце стола, заботливо баюкая на руках крохотного младенца и кормя его молоком из бутылочки. Очевидно, превосходные Валентинины груди — только для мебели.
После ужина я принялась мыть посуду, а Валентина со Станиславом поднялись наверх укладывать вещи. Отец и Дубов перешли в гостиную, и через несколько минут я к ним присоединилась. Они сосредоточенно изучали какие-то бумаги, на которых чертили технические схемы — машину рядом с вертикальным столбом и соединяющие их прямые линии. Потом бумаги отложили, отец вынул рукопись своего шедевра и устроился в кресле, водрузив на нос очки для чтения, заклеенные изолентой. Дубов сел напротив на канапе, по-прежнему баюкая на руках спящего младенца. Он подвинулся, уступив мне место.
Любая технология, приносящая благо человечеству, должна использоваться соответствующим и уважительным образом. Это в полной мере относится и к такому явлению, как трактор.
Отец читал по-украински свободно, время от времени делая паузы для драматического эффекта и размахивая левой рукой в воздухе, словно дирижерской палочкой.
Ведь вопреки первоначальным надеждам на освобождение от изнурительного труда трактор тоже подвел нас к краю пропасти в результате небрежности и злоупотребления. Об этом свидетельствует вся его история, но самый поразительный случай произошел в 1920-х годах в Америке.
Я уже говорил, что трактор позволил освоить великие прерии американского Запада. Но тех, кто шел вслед за первопроходцами, это не удовлетворяло. Они думали так: если использование тракторов сделало землю более плодородной, то использование большего числа тракторов сделает ее еще более плодородной. Как это ни прискорбно, они ошибались.
Трактор нужно всегда использовать в качестве помощника, а не погонщика природы. Он должен работать в согласии с климатом, плодородием почвы и смиренной натурой фермеров. В противном случае он принесет беду — именно так и случилось на Среднем Западе.
Новые фермеры Запада не изучали особенностей климата. Правда, они жаловались на засуху и сильные ветры, но не обратили внимания на это предостережение. Пахали и пахали без конца, считая, что чем больше будут пахать, тем больше получат прибыли. А потом подули ветра и унесли всю вспаханную почву.
Пыльные бури 1920-х годов и вызванная ими крайняя нужда в конечном итоге привели к экономическому хаосу, и его кульминацией стал крах Американской фондовой биржи в 1929 году.
Можно еще добавить, что нестабильность и обнищание, распространившиеся по всему миру, явились также факторами возникновения Фашизма в Германии и Коммунизма в России — столкновение двух этих идеологий чуть не привело к гибели все человечество.
Этой мыслью мне хотелось бы закончить свою книгу, дорогой читатель. Используй технику, разработанную инженерами, но используй ее смиренно и осторожно. Никогда не позволяй технике стать твоим властелином и никогда не используй ее для обретения власти над другими.
Он торжественно закончил и взглянул на слушателей, ожидая одобрения.
— Браво, Николай Алексеевич! — закричал Дубов, хлопая в ладоши.
— Браво, папа! — воскликнула я.
— Гугу! — закричала маленькая Маргаритка.
Затем отец собрал все страницы рукописи, разбросанные по полу, и завернул их в кусок коричневой бумаги, которую связал веревкой. Он вручил сверток Дубову.
— Будь ласка, Володя Семенович, заберите ето в Украину. Може, хтось опубликуе.
— Не-не-не, — возразил Дубов. — Я не можу взять, Николай Алексеевич. Це ж труд усей вашой жизни.
— Та! — сказал отец, скромно пожав плечами. — Я ж ее вже закончив. Возьмить, будь ласка. Я нову напишу.
30
ДВА ПУТЕШЕСТВИЯ
Проснулась я рано, шея затекла. Накануне пришлось выбирать между койкой, на которой спал Станислав, и двухместным канапе — я выбрала канапе. За окном еще не рассвело: небо серое, хмурое.
Но в доме уже было шумно и все пришло в движение. Отец пел в ванной. Валентина, Станислав и Дубов бегали туда-сюда, загружая вещи в машину. Я налила себе чаю и встала у окна, наблюдая за ними.
