непосредственное отношение к этому герою; как сообщает Плутарх, «происхождение Александра не вызывает никаких споров: со стороны отца он вел свой род от Геракла через Карана». Этому совсем не богобоязненному человеку захотелось непременно помолиться в храме своего предка.
Когда послы сообщили о желании Александра в Тир, «то горожане решили, что они сделают все, что прикажет Александр, но что никого из персов или македонцев они в город не пустят: при данных обстоятельствах это самая благовидная отговорка, а ввиду неизвестного исхода войны, и самое правильное поведение», – одобрил решение тирийцев даже Арриан, который с симпатией относился к Александру.
Македонскому царю было предложено альтернативное место исполнения обетов Геркулесу, а именно, «в Тире Древнем, где и храм древнее».
Александра, уже привыкшего ни в чем не терпеть отказа, страшно рассердил совет тирийцев, и он пригрозил разрушить город. Долго не думая, воинственный македонянин обосновал необходимость этого мероприятия в речи перед войском; из нее же следует, что Греция вовсе не была на стороне Александра.
Друзья и союзники, нам опасно предпринимать поход на Египет (на море господствуют персы) и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр – в руках персов. Это опасно вообще, а особенно для положения дел в Элладе. Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая еще большими силами, перенесут войну в Элладу; лакедемоняне сразу же начнут с нами войну; Афины до сих пор удерживал от нее больше страх, чем расположение к нам. Если мы сметем Тир, то вся Финикия будет нашей, и к нам, разумеется, перейдет финикийский флот, а он у персов самый большой и сильный. Финикийские гребцы и моряки, конечно, не станут воевать за других, когда их собственные города будут у нас. Кипр при таких обстоятельствах легко присоединится к нам или будет взят запросто, при первом же появлении нашего флота. Располагая на море македонскими и финикийскими кораблями и присоединив Кипр, мы прочно утвердим наше морское господство, и тогда поход в Египет не представит для нас труда. А когда мы покорим Египет, то ни в Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение, и тогда мы пойдем на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних дел. И уважать нас станут еще больше после того, как мы совсем отрежем персов от моря и еще отберем от них земли по эту сторону Евфрата.
Из тяжеловесной речи не блистающего красноречием Александра следовало, что успех в этой долгой войне зависит только от взятия Тира. Однако… Что касается Дария, то он в это время находился в положении беглеца, мечтающего о мире с Александром, а вовсе не о далекой Греции. С опасениями насчет Тира Александр либо лукавил, либо не знал, что представляет собой этот город. Если кратко охарактеризовать его, то достаточно сказать, что Тир был крупнейшим центром средиземноморской торговли. Хитрое племя финикийских купцов предпочитало улаживать конфликты с помощью денег, но не оружия, и оно не представляло никакой опасности для Александра. Воинственные соседи, стиравшие с лица земли города и селения противника, предпочитали обложить огромной данью Тир, чем захватывать и уничтожать его. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Лишь Александр руководствовался чувствами, но не разумом.
Осада неприступного города оказалась чрезвычайно тяжелым занятием; Тир находился на острове, а в Средиземном море господствовал персидский флот. Читаем у Арриана.
Александр решил насыпью соединить город с материком. Дело, показавшееся вначале легковыполнимым, растянулось на многие месяцы. «Нетрудно было вбивать колья в ил, и самый этот ил оказался связывающим веществом, которое не позволяло камням сдвигаться с места. Македонцы с жаром взялись за дело, тем более что Александр сам присутствовал при работах; показывал, что надо делать; воодушевлял людей словом, оделял деньгами тех, кто работал с особенным усердием, облегчая им таким образом труд. Пока устраивали насыпь у материка, дело подвигалось легко; глубина была небольшая, и работавшим никто не мешал. Когда же они дошли до более глубокого места и оказались вблизи города, то пришлось им плохо, так как их стали поражать со стен, которые были высоки. Македонцы снаряжены были скорее для работ, чем для битвы; тирийские триеры то там, то сям подплывали к насыпи (тирийцы господствовали еще на море) и часто не давали солдатам продолжать их работу.
Диодор Сицилийский рассказывает об одной удачной операции жителей Тира против строителей насыпи.
Тирийцы, встревоженные ростом насыпи, нагрузили множество мелких суденышек катапультами и стрелами и посадили на них лучников и пращников; подплыв к работавшим на насыпи, они многих ранили и немало людей убили. Ни одна из стрел или дротиков, летевших в густую безоружную толпу, не пропадала даром: люди стояли на виду и ничем прикрыты не были. Стрелы ранили не только спереди, но пробивали насквозь тела тех, кто на этой узкой насыпи стоял лицом к врагу; невозможно было отбиться от врага, наседавшего с обеих сторон.
Александру приходилось больше думать о защите воинов, насыпавших в море дорогу, чем о взятии самого города. Македоняне поставили на насыпи две башни, установили на них метательные машины, «прикрыв их кожаными чехлами и шкурами в защиту от зажженных стрел, которые метали со стен тирийцы». Грандиозные строения македонян не только не защитили их, но стали причиной новых бед. Новую хитрость жителей Тира описывает Арриан.
Тирийцы в ответ на это придумали следующее: они взяли судно, на котором перевозят лошадей, нагрузили его сухим хворостом и всяким горючим материалом, поставили на носу две мачты и обвели их загородкой, захватив столько места, сколько было возможно; в эти загородки они наложили соломы и много-много факелов. Кроме того, они положили еще смолы, серы и вообще всего, что способствовало бы большому пожару. К обеим мачтам они прикрепили по две реи, а на них повесили котлы, содержимое которых, вылившись, должно было еще усилить пламя. На корме они поместили балласт, чтобы она осела под его тяжестью, отчего нос поднялся бы кверху. Затем они выждали, когда ветер задует в сторону насыпи, и привязав это судно к своим триерам, повели его на буксире. Приблизившись к насыпи и башням, они подожгли горючий материал и, подтягивая в то же время как можно быстрее судно, пустили его к краю насыпи. Люди, находившиеся на уже горящем судне, легко спаслись вплавь. В ту же минуту огромное пламя перекинулось на башни; реи обломились, и в огонь вылилось все, что было заготовлено для его поддержания. Триеры стали на якорь неподалеку от насыпи; с них начали пускать стрелы в башни, и к ним стало опасно подходить тем, кто был занят тушением пожара. И когда башни были уже охвачены огнем, из города выбежала толпа людей; они сели в челноки и, приставая в разных местах к насыпи, без труда повыдергивали колья, укреплявшие с боков насыпь, и подожгли все машины, которые не охватил еще огонь с судна.
Насыпь Александра, на которую было потрачено полгода неимоверного труда, которая была обильно полита македонской кровью, оказалась совершенно бесполезным сооружением. По утверждению Арриана, машины, стоявшие на насыпи, не нанесли стене никаких значительных повреждений: так она была крепка. Еще бы! У тирийцев хватало времени для ее укрепления.
Александру пришлось собирать флот, чтобы атаковать злосчастный город со стороны моря. Македонским кораблям наконец-то удалось приблизиться к стенам и начать штурм. Александр шел за солдатами, сам активно участвовал в деле и в то же время наблюдал, «кто отличился в бою блистательной отвагой».
Македонян приходилось уговаривать не уступать в мужестве, настолько им надоело терпеть лишения под Тиром. Александр понял, что если город не будет взят немедленно, войско может взбунтоваться. Диодор рассказывает:
И тут он отважился на такое дело, видя которое, люди не поверили своим глазам. Перебросив мостки с деревянной башни на городские стены, он – один – взбежал на стену, не убоявшись ни завистливой судьбы, ни храбрых тирийцев, взбежал перед зрителями – воинами, победившими персов. Он приказал македонцам следовать за собой; первый в рукопашной схватке убил одних копьем, других – мечом, некоторых отбросил щитом и заставил врагов несколько присмиреть. В это же время с другой стороны таран пробил большую брешь. Когда македонцы ворвались через пролом, а те, кто был вместе с Александром, взошли на стену, то город был взят. Тирийцы, ободряя друг друга, перегородили узкие проходы и все – за вычетом немногих – пали, сражаясь. Было их больше 7 тысяч. Царь обратил в рабство детей и женщин, а всех юношей (было их не меньше 2 тысяч) велел повесить. Хотя большая часть населения была увезена в
