закалывали вьючных животных, не жалели и лошадей, и когда не стало скота, чтобы возить поклажу, они предавали огню взятую у врага добычу, ради которой и дошли до крайних восточных стран.
За голодом последовали болезни: непривычный вкус нездоровой пищи, трудности пути и подавленное состояние духа содействовали их распространению, и нельзя было без урона в людях ни оставаться на месте, ни продвигаться вперед: в лагере их угнетал голод, в пути – еще больше болезни. Однако на дороге оставалось не так много трупов, как полуживых людей. Идти за всеми не могли даже легкобольные, так как движение отряда все ускорялось: людям казалось, что чем скорее они будут продвигаться вперед, тем ближе будут к своему спасению. Поэтому отстающие просили о помощи знакомых и незнакомых.
Но не было вьючного скота, чтобы их везти, а солдаты сами едва тащили свое оружие, и у них перед глазами стояли ужасы грозящих бедствий. Поэтому они даже не оглядывались на частые оклики своих людей: сострадание заглушалось чувством страха. Брошенные же призывали в свидетели богов и общие для них святыни и просили царя о помощи, но напрасно: уши всех оставались глухи. Тогда, ожесточаясь от отчаяния, они призывали на других судьбу, подобную своей, желали и им таких же жестоких товарищей и друзей.
Согласно Диодору Сицилийскому, перед пустыней Александр завел войско к народу «негостеприимному и звероподобному». Здешние индийцы питались мясом китов, которых выбрасывало море, и жили в хижинах, построенных из китовых ребер. Естественно, македоняне не только не нашли добычи, но и столкнулись с трудностями, которые будут увеличиваться с каждым днем пути.
Александр с трудом прошел через эту область, так как еды здесь не хватало, и вступил в пустыню, где вообще не было ничего, чем поддерживается жизнь. Многие погибли от голода; войско пало духом; Александр был во власти печали и заботы: страшное зрелище представляла собой смерть этих людей, которые превзошли всех своей воинской доблестью и теперь бесславно погибали в пустыне от голода и жажды.
Даже Арриан, который всегда с симпатией относится к Александру, на сей раз им недоволен. Древний автор сочувствует страдающим по его вине македонянам:
Жгучий зной и отсутствие воды погубили много людей и еще больше животных, которые падали, увязая в раскаленном песке; много умирало и от жажды. По дороге встречались целые холмы сыпучего песка, который нельзя было утоптать: в него проваливались, как в густую грязь или, вернее, как в рыхлый снег…
В гибели большого числа животных часто виноваты были сами солдаты. Когда у них не хватало хлеба, они, сойдясь вместе, резали лошадей и мулов, питались их мясом и говорили, что животные пали от жажды или от усталости…
А между тем трудно становилось везти больных и от усталости отставших: не хватало животных, а повозки солдаты сами изрубили в куски, потому что их невозможно было тащить по глубокому песку, и люди уже с первых дней были вынуждены идти не по самой короткой дороге, а выбирать наиболее легкую для животных. Но и тут были отстающие: больные, измученные или усталостью, или зноем, или жаждой, и не было никого, кто повел бы их дальше, никого, кто остался бы ухаживать за ними. Поход совершался с великой быстротой; в заботе о главной цели отдельными людьми по необходимости пренебрегали. Некоторых сон одолевал на дороге (переходы совершались главным образом ночью): проснувшись, они, если были в силах, шли по следам войска. Кое-кто и уцелел, но большинство погибло в песках, утонув в них, словно в море.
Александр наконец-то понял, что затеял слишком неудачный эксперимент, который принесет ему больше позора, чем славы.
Он мучился горем и стыдом, поскольку был причиной стольких страданий. Царь отправил скороходов в Парфию и ближайшие сатрапии. Наместникам было приказано как можно быстрее привести «к границам Кармании караван быстроногих верблюдов, приученных ходить под вьюками, с грузом хлеба и других припасов».
Казалось, боги издевались над Александром: долгое время они мучили воинов недостатком воды и вдруг дали ее в избытке. Произошло это на выходе из пустыни, дорога по которой была отмечена разбросанными разлагающимися телами македонских воинов.
О новой напасти рассказывает Арриан.
Однажды войско расположились на ночлег у мелководного горного ручья: вода и заставила их здесь остановиться. Ручей этот спускался с гор, над которыми пошел проливной дождь.
Около второй ночной стражи ручей переполнился водой от ливней – а солдаты и не подозревали, что ливни идут, – и настолько вышел из берегов, что погибло много женщин и детей, сопровождавших войско, пропало все царское снаряжение и утонули еще уцелевшие мулы. Много людей погибало и от того, что, измученные зноем и жаждой, они, встретив много воды, пили без меры.
Общее число потерь македонян во время Индийского похода называет Плутарх. Причем большинство воинов погибло отнюдь не в жарких битвах:
Сам Александр, двинувшись сушею через страну оритов, оказался в чрезвычайно тяжелом положении и потерял множество людей, так что ему не удалось привести из Индии даже четверти своего войска, а в начале похода у него было сто двадцать тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч всадников. Тяжелые болезни, скверная пища, нестерпимый зной и в особенности голод погубили многих в этой бесплодной стране, населенной нищими людьми, все имущество которых состояло из жалких овец, да и те были в ничтожном числе.
Едва ли можно разделить восторги Питера Грина, которые он выражает в начале своей книги об Александре: «Александр, бесспорно, был гением…» Уж если и награждать македонского царя этим существительным, то непременно следует добавить к нему «злым» – причем, злым гением и по отношению к индийцам, и персам, и к согдийцам, и к македонянам…
Александр, выбравшись из пустыни, предался привычным занятиям: он, по сообщению Диодора, «дал войску отдохнуть в течение семи дней и потом в торжественном шествии с войском в парадной одежде прошел, справляя праздник Дионису и упиваясь до опьянения во время пути».
Плутарх пишет:
Восьмерка коней медленно везла Александра, который беспрерывно, днем и ночью, пировал с ближайшими друзьями, восседая на своего рода сцене, утвержденной на высоком, отовсюду видном помосте. Затем следовало множество колесниц, защищенных от солнечных лучей пурпурными и пестрыми коврами или же зелеными, постоянно свежими ветвями, на этих колесницах сидели остальные друзья и полководцы, украшенные венками и весело пирующие. Нигде не было видно ни щитов, ни шлемов, ни копий; на всем пути воины чашами, кружками и кубками черпали вино из пифосов и кратеров и пили за здоровье друг друга, одни при этом продолжали идти вперед, а другие падали наземь. Повсюду раздавались звуки свирелей и флейт, звенели песни, слышались вакхические восклицания женщин. В течение всего этого беспорядочного перехода царило такое необузданное веселье, как будто сам Вакх присутствовал тут же и участвовал в этом радостном шествии.
А вот что рассказывает Курций Руф.
Семь дней подряд двигалось войско, предаваясь таким образом вакханалиям, – готовая добыча, если бы только у побежденных нашлось мужество выступить против пиршествующих. Клянусь богами, достаточно было бы тысячи трезвых мужей, чтобы захватить празднующих триумф воинов, семь дней упивавшихся и отягощенных обжорством. Но судьба, определяющая форму и цену всех вещей, и на этот раз обратила позор в славу. И современники, и потомство удивлялись тому, что хмельные солдаты прошли так по землям, еще недостаточно покоренным, а варвары принимали явное безрассудство за самоуверенность.
Живые радовались и предавались веселью, позабыв о тысячах мертвых, брошенных без погребения в песках. Поразительно, насколько при Александре девальвировалась цена жизни человека! Насколько деформировалось понятие о человеческих ценностях! Никто и не вспомнил, что во все времена величайшим позором считалось оставить без погребения солдата.
Силой страха
Александр начал проявлять склонность к казням и доверчивость к наихудшим наветам. Так изменяют характер человека постоянные удачи, и редко кто проявляет осторожность при собственном счастье.
