Игорь снова начал приседать — резко, быстро. Закончив, покрутил головой, разминая позвонки, постучал ребром ладони по шее с разных сторон.
— Ты поспокойнее, капитан, не так яростно, — посоветовал Лабус. — А то вы с Лехой одинаковые. У нас в деревне самогонный аппарат был, как-то дед перемудрил, он и рванул. Я как раз в сарай зашел, и тут бах! — дед весь в браге, я в браге, из крыши сарая пару досок вырвало, а спираль аж в огород улетела. Так вот вы оба вроде того аппарата прямо перед взрывом. От вас вроде гудение неслышное идет, понимаешь, о чем я? Опасно это для здоровья.
— А что с Курортником? — спросил Игорь. — И как бы помыться, Костя?
— В бачке вода закончилась, давай так полью. — Лабус вытащил из-под койки пятилитровую пластиковую канистру, свинтил крышку и поднялся. — Над раковиной стань, вон, видишь, за мониторами? Так…
Раковина была прикручена к стене низко, на уровне пояса. Игорь нагнулся, сложив ладони ковшиком. Костя опустил бутыль, полилась вода.
— У Лехи, как он думает, родители и сестра младшая погибли, — негромко заговорил Костя. — Он в этом уверен, хотя я и доказываю ему, что их еще рано хоронить. Ничего ведь не известно. Они жили в Вешняках, интеллигентная такая семья: мама — учительница в институте, батя — врач, как его… педиатр. Сестра — студентка. Когда мы из Лефортова вырвались, сразу туда — а дом разрушен. Такой завал огромный… вдвоем никак не разгрести. Да и варханы вокруг разъезжали, нельзя было оставаться.
Игорь выпрямился, стащил с плеча полотенце, и Костя, завинчивая крышку, добавил:
— В общем, он вбил себе в голову, что они погибли, все трое. И теперь как ты — ожесточенный, только о мести думает.
— Я не думаю о мести, — начал Сотник и замолчал.
— А о чем же еще? — хмыкнул Лабус. — О справедливом возмездии, что ли? Ты варханов хочешь убивать — да побольше, побольше. Скажешь, нет? Мстишь им за боль.
Присев на край койки, Игорь стал обуваться.
— Если бы мы просто мстили за боль, то носились бы по Москве с выпученными глазами, с тесаками в руках, и резали бы варханов, пока нас обоих не хлопнули.
— Ну так вы же не полные идиоты, правильно. Все-таки военные, как-то контролируете себя. Но ведь хочется именно так: схватить что потяжелее, и разбивать гадам бошки, и резать их, и стрелять, а, Сота? Я же помню, как ты пальцы сгибал да считал: раз вархан, два вархан… Прикидывал, скольких завалил. Ты не думай, я не из пустого любопытства к тебе в душу полез. Я это сейчас к тому говорю, чтобы вы и дальше себя контролировали и мозгами шевелили, как лучше действовать. Лехе я все это уже высказывал… А ну вставай, молодой! — гаркнул он, толкнув Григоренко. — Все на ногах уже!
Веня сел на койке, хлопая глазами.
— Очухался, салабон? Подъем!
Позевывая, Григоренко молча взялся за стоящие под койкой ботинки.
— Явсен, эй! — позвал Лабус и, когда пеон обернулся, спросил: — А ты уверен, что не в засаду едем? Яков, ты-то уверен?
— Костик, я знаю то же самое, что и ты. Явсен хотел связаться с друзьями на Териане, но помешали необычные флуктуации или, скажем так, помехи, зато мы случайно вышли на отряд, попавший на Землю. И как я могу тебе ответить на вопрос…
Курортник из кабины крикнул:
— В окна смотрите! Слева… И справа тоже!
Похватав оружие, Яков, Лабус и Сотник встали возле окон, наполовину прикрытых жалюзи. Явсен остался сидеть, что-то громко втолковывая единственному в автобусе человеку, который хоть как-то мог его понять. Григоренко, поспешно натянув рубаху, тоже схватился за автомат и пригнулся, выглядывая в щель между полосками стали.
— Мы уже возле прудов, — объявил Костя.
Слева от дороги стояла длинная приземистая постройка с разбитыми окнами. Из пролома в шиферном скате торчал пулемет Калашникова, над ним виднелась голова в шляпе непривычного фасона.
— Выше еще двое, — заметил Сотник. — Над коньком, заметил?
— И стволы, — кивнул Лабус. — Но не пулеметы.
— И с этой стороны! — крикнул Веня. — В кустах двое! Это засада?!
— Если б засада — уже б стреляли, молодой.
— Алексей, стоп! — Сотник направился к кабине. — Открой переднюю дверь, но не до конца. Яков, Явсена наружу. Скажи ему, чтоб не дергался и не вздумал бежать: буду целиться в спину.
Автобус встал, пеон поднялся с сиденья. Яков заговорил, сопровождая слова выразительными жестами, Явсен внимательно выслушал и шагнул к наполовину открывшейся двери.
Игорь присел на корточки за его спиной, подняв АК. Явсен спрыгнул с подножки на землю и пошел прочь от автобуса.
— Стоять! — окликнул Игорь, когда пеона и машину разделяли метра три.
— Торча! — перевел Яков, вставший с пистолетом сбоку от проема.
Явсен остановился. Забубнил на терианском.
— Я говорил, что их язык называется «лингвейк»? — спросил Яков.
— Говорил, говорил, — донесся из другого конца автобуса голос Лабуса. — Ты лучше скажи, о чем он на своем лингвейке сейчас шпрехает.
— Только самый общий смысл понимаю, Костик. Ну, вроде доказывает им, что мы с мирными целями… нет-враги мы, вот.
— Да сразу понятно ведь, что не варханы, — пробурчал Лабус. — Леха, впереди что?
— Почти прямо перед нами — пруд, — ответил Курортник из кабины. — Возле рощи, в той, что слева, большой ресторан. Забор, ворота открытые, дальше кухню вижу… Кабинки отдельные, то есть беседки… Рогача вижу. Яков, так ты их называешь, быков этих? И еще дети.
— Дети? — удивился Лабус.
— Может, и не дети уже, но подростки, молодые совсем. По-моему, девушка и парень. А вон еще один… и на траве лежит кто-то, на одеяле.
Явсен повернулся к автобусу и сказал:
— Ехать. Нет-опасно! Териана люди хорошо. Люди Земла, люди Териана нет-опасно. Помочь. — Он добавил несколько слов на лингвейке, и Яков начал переводить, но тут Лабус позади закричал:
— Леха, открой дверь! Заднюю открой!
— Что случилось? — крикнул Сотник.
— Открой, говорю, с этой стороны никакой угрозы нет!
Сотник высунулся в дверной проем, оглядев дорогу за машиной, сказал Курортнику:
— Открывай, там девчонка какая-то.
С тихим шипением стальная плита задней двери поползла вбок.
Явсен не стал возвращаться — показал направление и медленно зашагал вперед. Курортник по знаку Игоря повел автобус дальше, а на дорогу с двух сторон вышли те, кто охраняли подъезд к ресторану: слева мужик с ПК, молодой парень и девчонка, а справа высокая девушка с пожилым мужчиной. У подростков — пистолеты, у девушки и старика помповые ружья с торчащими вбок кривыми рычагами.
Покрой одежды, форма пуговиц, воротников — все немного непривычное. На старике и пулеметчике темно-зеленые брюки-галифе, пиджаки с широкими манжетами и большими воротниками, окаймленными черной полосой. На девушке бриджи и свитер в мелкий рубчик, а еще берет.
Подростки — в одинаковых камуфляжных комбинезонах с короткими, едва ниже колен, штанинами и с наброшенными на головы капюшонами. Макушку пулеметчика украшала кожаная шляпа вроде ковбойской, но с полями в форме узкого треугольника.
Лабус спрыгнул на асфальт, покосился на терианцев и заспешил в сторону одинокой фигурки в красной футболке и джинсах, бредущей за автобусом. На ходу окликнул:
— Эй, привет!
Сделав еще пару шагов, девушка остановилась, уставясь сквозь него пустыми глазами. При появлении Лабуса незнакомка не испугалась, но и не обрадовалась, просто замерла — и все.
