Этвард чему-то усмехнулся, вынул меч из ножен и протянул его Тауласу. Тот отодвинул занавеску на дверце, чтобы было больше света, внимательно осмотрел оружие, вздохнул и протянул меч владельцу.
— Да, пусть он вечно покоится в Озере Трех Дев. Как память о победах короля Артура и ваших.
Как ни хорош был легендарный меч, но сделан он людскими руками, а все, сделанное людьми, подвластно разрушительному действию времени. В отличие, скажем, от клинка Радхаура, который колдовством сотворен из струи чистой родниковой воды…
— И еще, — вновь повернулся Этвард к алголианам. — Я хочу попросить ваш орден об услуге. Вы можете пообещать мне, что когда я умру и мой меч, который получит имя завтра на рассвете, положат в Озеро Трех Дев, вы произнесете над ним заклинание, дабы взять его мог только самый достойный?
— Я не уверен, что смогу дожить до того времени, — серьезно сказал алголианин, — поэтому такое обещание дать не могу. Но наш орден может вам это пообещать и выполнить. Думаю, он не откажет вам в этой просьбе, хотя мы стараемся не вмешиваться в дела людей, не исповедующих нашу веру.
— Как же, не вмешиваются, — не сдержался сэр Таулас. — Да о вашем невмешательстве даже сказки рассказывают.
Этвард бросил на спутника сердитый взгляд, но алголианин неожиданно улыбнулся:
— Да? Интересно было бы послушать. Дорога неблизкая, и хотелось бы скрасить ее забавным рассказом.
— Раз вы сами просите, — усмехнулся сэр Таулас, — расскажу. А потом можете обижаться и вызывать на поединок, я не уклоняюсь от подобных предложений.
— Я понял, — кивнул алголианин, — вы хотите сказать, что ни один ваш бывший противник не может упрекнуть вас в трусости, поскольку все, кто скрещивал с вами мечи или копья, мертвы.
— Именно так, — самодовольно ответил сэр Таулас.
Бесстрашный рыцарь, поклявшийся своей жизнью защищать человека, доставшего Экскалибурн из Озера Трех Дев, всегда раздражал Этварда хвастливостью и не слишком умным поведением. Но его присутствие в свите Этварда добавило королю немало популярности и придавало уверенности на первых порах. Но потом сэр Таулас все больше стал раздражать короля своей глупостью, высказываемой с непередаваемым апломбом — всякий, кто ему возражал, либо погибал в поединке, либо был ославлен Тауласом как последний трус. К тому же на поле битвы отважный рыцарь оказался не так уж ценен — он увлекался боем и совершенно не обращал внимания на товарищей, не внимая приказам. И король, чтобы не выслушивать дурацких сентенций и не терять своих рыцарей, гибнущих в поединках с Тауласом, старался отправлять его подальше под любым благовидным предлогом — с посольством, на турнир или для совершения совсем уж выдающего подвига — в другие страны, желательно как можно подальше; к шаху Балсару, например, с которым у короля Британии интересы никак не пересекались, Таулас ездил аж семь раз. Но накануне празднеств по случаю победы бриттов у Рэдвэлла, бывшего отшельника Озера Трех Дев отправить куда-либо было просто невозможно. И сейчас Этвард был вынужден сожалеть, что пригласил Тауласа, пожелавшего навестить место своего былого добровольного заточения, в карету алголиан — пусть бы ехал верхом, не мешал очень важной беседе.
— Какую бы сказку вы не рассказали, — ответил хэккер Травл Тауласу, — я не обижусь и не вызову вас на поединок, как бы вам этого не хотелось.
— Что ж, — усмехнулся в усы Таулас, — тогда слушайте. Шел алголианин, уж не знаю, в каком он был звании, дремучим лесом по своим, уж не знаю по каким, алголианским делам. Лес был поистине дремуч и трудно проходим. Наверное, где-то в Тевтонии, где мы как-то с королем Этвардом и другими рыцарями совершили несколько славных подвигов. Лишь едва приметные звериные тропы пересекали нехоженый мох и дикую траву. В один прекрасный момент солнце блеснуло сквозь ветви вековых деревьев, и перед алголианином открылась полянка. Представляете, птицы спокойно прогуливались в траве, занятые своими птичьими проблемами, не обращая на алголианина никакого внимания. А посреди поляны стоял колодец. К лесу совсем не подходящий, выложенный белым камнем, какого в этих краях сроду не наблюдалось. Не разрушенный веками и еще очень даже крепкий. Хотя мхом порос основательно, да и бадьи на уже тронутой ржавчиной цепи не было. И все вокруг — в траве, представляете? Ну кому нужен колодец в этой глуши, когда быстрый ручей журчит совсем рядом?
Алголианин подошел, посмотрел — чернота внизу, с яркого света не видать ничего. Плюнул в него ради любопытства и пошел дальше — эка невидаль, чего только в мире не бывает… Отошел алголианин на дюжину шагов и задумался — звука шлепка он не слышал. Непорядок, не любят алголиане неясностей. Почесал он в затылке и вернулся. Плюнул еще раз — прислушался. Тишина. Осмотрелся алголианин, поднял камешек с голубиное яйцо и швырнул в черноту колодца. Снова тишина. Алголианин хмыкнул и нагнулся за камешком побольше — тот был похож на морду спящего василиска. Кинул с небольшого размаха, напрягая весь свой слух — ни всплеска, ни стука… «Бездонный, что ли, колодец?»— подумал алголианин. Он уже хотел пожать плечами и идти вперед к намеченной цели, но взгляду подвернулся черный валун, пудов на полдюжины. Представляете, на полдюжины! Поправил алголианин меч, чтоб не мешал, напрягся и поднял бесполезно валявшуюся каменюку. Он с трудом сделал несколько шагов до колодца и навалил тяжесть на стенку — только труха и несколько камешков полетели вниз. Столкнул алголианин валун в колодец и прислушался. Но в ответ опять одна тишина. Что ж, еще одно чудо на пути встретил алголианин, не такое уж и ошеломляющее — мало ли, ну колодец без дна. И не такое видал в своих алголианских храмах… А птицы обнаглели совсем, смотрят, понимаете ли, пустыми глазами, сидя на безопасном отдалении, не улетают. Одна, пролетая мимо, вообще сверху нагадила на бритую голову алголианина, представляете? Он ругнулся, помянув врага ихнего Алгола, как его… на А начинается…
— Атеизма, — подсказал дебаггер Юнг.
— Вот-вот, Атеизма, — согласился сэр Таулас. — Затем отерся, хотел продолжить путь, но ноги словно к земле приросли. И силища у него недюжинная, а не оторвать — он и раз попробовал, и два, сапоги вроде к земле не приросли, а ног не поднять… Представляете, каково? А тут еще одна пичуга испражнилась ему на макушку, словно мстя за осквернение колодца. Алголианин вновь вытер голову и посмотрел на ладонь — не птичий кал, словно плевок чей-то. И тут же на голову упало что-то потяжелее пташей гадости. Осмотрелся алголианин, ничего не понял, а ног от земли по-прежнему не оторвать. Вот так и стоял, словно чучело. Следующий удар по голове был весьма ощутим — и, будь алголианин хоть малость похлипче, наверняка потерял бы сознание. Но в этот раз он заметил, что свалилось на него с чистого безоблачного неба. Это был небольшой камень странной формы, напоминающий голову дремлющего василиска. Рванулся алголианин из последних сил, всю мощь свою напрягая, но тщетно — не пускала какая-то неведомая чародейская сила, может, и действительно Атеизм его держал. Спешно сорвал алголианин с пояса шлем, нацепил, хотел и щитом закрыться, догадавшись, что будет дальше, но не успел… А неподалеку ручей счастливо щебетал свою странную размеренную песню… Вот такую вот сказку я слышал, а понравилась она вам или нет — дело уж ваше.
— Хорошая сказка, — кивнул хэккер Травл, — со смыслом. Но алголиане по одному никогда не ходят. Только если из всего отряда последний остался. Но и тогда он спешит рассказать о случившемся Приоритету, и нет ему времени забавляться со встреченными чудесами. — Алголиан выглянул в окно, солнце еще не достигло зенита, и сказал:
— Что ж, в ответ и я бы рассказал сказку о христианском рыцаре.
— Я бы с удовольствием послушал, — сказал король Этвард.
— Велик Алгол, но из своей Вселенной, где зла нет как понятия, за всем происходящим в нашем бренном мире уследить не может, — начал повествование хэккер Травл. — Ехал один доблестный христианский рыцарь, имени его память народная не сохранила, назовем его сэр…
— Сэр Джон, — подсказал сэр Таулас, заранее почувствовав подвох и предложив не рыцарское имя.
— Пусть будет по-вашему, — не стал спорить алголианин. — Ехал доблестный рыцарь сэр Джон избавить владения некоего христианского короля от невесть откуда появившихся мороков, от которых гниют реки, не родится хлеб на полях и пропадают крестьянские девки в чащобах. Был сэр Джон героем из героев, имел почетное место за столом славнейшего из владык мира, доблестного рыцаря короля… ну, скажем…
— Короля Кирсана, — вновь подсказал сэр Таулас. Имя короля Кирсана фигурировало во многих сказках, и, скорее всего, никогда в действительности такой король не правил, а если и правил, то задолго до Великой
