ней на латах пелейко напротив разгорающегося пламени костра и сказал:
— Здесь, Ябтане, ты и будешь хозяйкой чума. Новые шкуры для постелей найдутся в вандеях. Мать и бабушка помогут тебе занести. Всё тут сделаешь на свой вкус и глаз. На этой половине чума мы и будем жить.
Отпуская длинный веер ресниц, Ябтане кивнула едва заметно, присела на одно колено и вместе с Санэ стала подкармливать огонь сухим хворостом.
Огонь трещал и гудел, яркие языки пламени играли бликами на лицах степенной, задумчивой Санэ и юной хозяйки чума. Внешне они были чем-то очень похожи, стороннему глазу могло показаться, что это мать и дочь.
Когда были повешены на крюки котел и чайник, Санэ поставила на латы стол, посмотрела внимательно на задумавшегося о чём-то сына, потом перевела взгляд на сидевшую возле огня Ябтане, улыбнулась ласково.
— Мне, старушке, вроде бы не к лицу кормить и потчевать. Ты уж, Ябтане, сама хозяйничай, — сказала она певуче и выразительным жестом руки подала знак, чтобы та перешла в переднюю часть чума и заняла её место.
Ябтане перешла на жилую половину чума и, подобрав аккуратно подол летней паницы, ловко протиснулась между костром и столом на обычное место хозяйки жилища.
Санэ показала, кому какие чашки подать, и, перейдя на другой конец стола, села напротив Ябтане на лукошко, в котором обычно находится обеденная посуда. Делюк всё молчал, он был спокоен, будто его ничто не тревожило, не волновало, и это коробило душу старой Тадане, ждавшей, когда же наконец пойдет речь об оленях, как быть дальше, что делать. И тогда Тадане решила пойти на хитрость, чтобы направить разговор в нужное русло.
— Не грешно ли нам так, без украшения стола, день начинать? А он сегодня у нас не рядовой! Ты, Делюк, хозяйку чума привел, а не собаку! — заявила громогласно она и вынула из-под подушек дубовый бочонок.
«Собаку! Собаку! Собаку!!!» — гудело в ушах Делюка, и он закрыл глаза, прижал ладонями уши. «Собаку!» — било его по мозгам и разрывало душу. Лицо у Делюка заметно побледнело, он лишь мельком глянул на бабушку с бочонком в руках и отвел презрительно взгляд.
— Не до гостьбы! Пейте сами! — бросил он, встал, одними лишь глазами улыбнулся Ябтане и вышел.
— Обиделся… А на что?! — упавшим голосом сказала Тадане и замерла виновато с поникшей головой.
Подходивший уже к своей нарте Делюк не слышал этих слов.
Распирая высокий лазурный купол неба, пели голосисто птицы. Они поднимали над тундрой новый день. А он был обычным, как все дни. Делюк вдруг осязаемо уловил, что внутри, в самой глубине души, что-то оборвалось, по телу будто пламя пронеслось, вызвав удушье, но тут же всё прошло. Он снова почувствовал себя прямым, решительным человеком, цель которого проста и ясна, как это чистое летнее, без единого облачка небо.
Сильно уставшие за трехдневную поездку упряжные Делюка по привычке пустились было вскачь, но, почуяв тяжесть и боль в теле под лямками, перешли на шаг, довольно резвый. Делюк не вспоминал о хорее, он понимал, что олени не двужильные, жалел их, а потому нарта плавно качалась на кочках. Такая езда не угнетала Делюка, он не очень спешил, знал, что чум Сэхэро Егора, куда направился сейчас, не дальше оленьего предела, он ещё успеет приехать и на изнуренных долгой ездой оленях. Он прежде всего искал ягельное место, чтобы упряжные хотя бы немного могли поесть, да и самому вздремнуть надо.
Ждать долго не пришлось: как нарочно, упряжка наткнулась на белую от ягеля поляну на довольно большой болотистой равнине. Делюк дернул вожжу на себя, с левой стороны от нарты коснулся земли костяным наконечником хорея, и олени встали. Они с ходу принялись водить, носами по земле, торопливо отрезая зубами сладкие верхушки ветвистого ягеля. Положив голову на пустой рукав малицы, Делюк лег на нарту и вскоре уснул. Спал он, казалось, не так уж и долго, но когда сел олени лежали с закрытыми глазами и старательно пережевывали ягель. Солнце на небе подходило к полудню.
Делюк встал, потянулся, размял слегка ноги, мышцы груди, спину и, отыскав хорей, поехал снова. Придержанные вожжой, олени на этот раз не побежали, но пошли тем же легким, резвым шагом.
Спешно отложив топор и кусок мамонтового бивня, который тесал для узды к вожжам, на стойбище встретил Делюка сам Сэхэро Егор.
— Смотрю и гадаю: кто это может быть? И нате — Делюк! Сам Делюк! А давно ли расстались? — разводил руками удивленный Сэхэро Егор, вглядываясь внимательно на упряжных Делюка, вытягивая настороженно шею. — О-э-э! И олени-то, вижу, у тебя вчерашние! Случилось что?
Делюк с трудом сдержал смех.
— Страшного нет, но… зло всё же берет! — сказал Делюк, гася улыбку. — Сердце, правда, чуяло, что не всё ладно, но такого не ожидал!
— Что же? — всерьез заинтересовался Егор. — С Ябтане?
— Нет, — сказал Делюк. — Что же может произойти с Ябтане, если она со мной была? Какой-то чудак оленей моих угнал. Утром. От самого чума угнал. Две рыжие собаки. Братья-близнецы видели.
Сэхэро Егор не удивился, такое вполне может случиться, но для Делюка это — пустяки, оленей он может найти сколько угодно, но всё же…
— Братья, говоришь, видели? — спросил Егор и махнул рукой: — Да они ведь ещё малы!
— Малы, но глазасты! Жаль, что они не видели человека, который угнал оленей. Он бы сейчас на четвереньках пригнал оленей обратно, — сказал задумчиво Делюк.
Сэхэро Егора передернуло от этих слов, он живо представил, как человек на четвереньках гонит оленей, и у него не было сомнения, что это именно было бы так, потому что это говорил сам Делюк.
— Две рыжие собаки, ты вроде бы сказал? — обронил Сэхэро Егор, почесывая лоб и вспоминая, у кого же они могут быть.
— Да. Но у тебя собаки рыжие! — заявил Делюк. Шутил он или говорил всерьез, по тону и по выражению лица трудно было что-либо понять.
— Х-гэ-э! — недовольно повел носом Сэхэро Егор. — Собаки-то рыжие, но их у меня три. Понимаешь? Три!
— Не кипи без огня-то! — Делюк похлопал его по плечу. — И вовсе не о тебе речь.
— Знаю, что не обо мне, — подхватил Егор. — Много что-то рыжих собак развелось! Чуть что и — в меня пальцем тычут. Не на меня, а в меня. В мою душу!
— О чём я и хотел сказать. Вся тундра, выходит, под тебя работает.
— Выходит, так. Так, видимо, лучше?
— Ходить на угон оленей в чужом наряде, конечно, лучше. Только вот долго ли можно таиться под чужой маской? У каждого своя манера, свои привычки, — засомневался Делюк.
— Верно: своего лица не спрячешь. Но кому всё это надо?! — подхватил Сэхэро Егор. — Тундра велика, но люди… каждый другого в лицо знает.
— В чём и дело-то! — сказал Делюк и внимательно взглянул в лицо Сэхэро Егора. — Ты хотел, чтобы две головы у нас рядом были? Не отошло ещё это желание?
Сэхэро Егор долгим изучающим взглядом посмотрел на Делюка.
— Тебя подожгло наконец? — сказал он, не скрывая удивления и внутренней издевки. — Так-то вот!
Друзья быстро решили, куда ехать. После короткого чаепития они спешно поймали упряжных — и вот уже их легкие нарты уносились в низины и легко взлетали на пологие тундровые холмы. Впереди ехал Сэхэро Егор, а вслед за его упряжкой рыжими комками шерсти катились три собаки, вывалив набок розовые языки. Сэхэро Егор дал Делюку хороших оленей: тот их не трогал хореем, не покрикивал на них — сами неслись вскачь за летящей впереди упряжкой. Покачиваясь на шаткой нарте, Делюк дремал и не заметил, как остановились упряжки.
— Хэй! Мягконогий тебя одолел? — подойдя к Делюку, спросил Сэхэро Егор и тронул его за плечо. — И
