у меня слипаются веки, но дело есть дело. Где-то здесь стойбище Пирци должно бы быть.
Делюк долго тер глаза. Он открывал раскрасневшиеся веки, но глаза снова закрывались. Потом всё же блуждающим взглядом он уставился на Сэхэро Егора, точно впервые видел его.
— Тут где-то стойбище Пирци должно быть, — снова сказал Сэхэро Егор. — Его, правда, я ещё не трогал. Но он тоже богач. Все они, эти богачи, на одно лицо. И повадки схожи.
Делюк, казалось, не слушал его, он всё ещё покачивался, сидя на нарте с полузакрытыми глазами.
— И как далеко он стоит? — спросил он вдруг.
— Рядом, — сказал Сэхэро Егор. — Чум его на развилке Большой и Малой рек Садо.
— Так это совсем рядом! — то ли от удивления, то ли от радости Делюк чуть ли не крикнул, будто вовсе не спал и всё видел. — Езжай скорее, да на стойбище не наскочи. В стадо надо ехать. Стадо найти.
Олени рванули в бег, обдавая лица Сэхэро Егора и Делюка болотной жижей из-под копыт. Ездоки смахивали грязь руками и рукавами маличных рубах, старательно всматриваясь вокруг, чтобы увидеть пасущееся стадо Пирци. Вывалив пенистые языки, олени бежали как взбесившиеся. Временами упряжки поднимались на пологие холмы, но, увидев семь чумов, которые снова и снова вырастали неподалеку на подернутом дымкой Розовом холме, Сэхэро Егор и Делюк спешно направляли их в низины, а стада так и не могли обнаружить.
— Что это?! — останавливая упряжку на скрытом от стойбища месте, злился Сэхэро Егор. — Сквозь землю, что ли, стадо ушло?
— Не горячись, Егор, — успокаивал его Делюк. — Чумы здесь, и стадо должно быть здесь. Десять тысяч оленей — не травинка в тундре. Найдем! — и в тот же миг шея у Делюка вытянулась, и он показал кивком. — А это? Не олени, что ли?!
Сэхэро Егор обернулся резко назад, постоял молча некоторое время, шаря глазами перед собой, и развел руками.
— Хэ! Куда это я, пинзарма[58], смотрел?! — искренне возмутился он.
Сотни оленей мирно паслись на ближнем, густо поросшем ивняком склоне большого холма, где Делюк и Сэхэро Егор почти одновременно заметили три упряжки, стоявшие рядом. Людей возле нарт не было видно, но струйка белого дыма, стекавшая, как ручей, в низину, и без слов говорила, что пастухи сидят на земле возле костра и готовят свою нехитрую трапезу из оленины или птицы.
— Мало что-то оленей. Мало! Не похоже, чтобы это было стадо Пирци! — огорченно рассуждал Сэхэро Егор вслух.
— А в яре что? Не олени?! — заявил с усмешкой Делюк, до сих пор смотревший на низину молча.
— Так я и думал, что олени, наверно, в низине, в яре, — приглядевшись, подхватил Сэхэро Егор. Он хотел сказать, что низина — не совсем удобное место для угона оленей, в два счета накроют сверху, откуда всё видно, но не решился это сказать и заявил: — Всё же, мне кажется, мало тут оленей. Не похоже, что это стадо самого Пирци. Десять тысяч оленей, если вольно пасутся, на таком клочке земли никак не поместятся. По крайней мере на полповёрды ими вся земля будет усеяна. А тут оленей — от силы три-пять тысяч, не больше!
— Не пять тысяч нам и надо, — сказал совершенно безразлично Делюк, будто он не за оленями явился, и первым поехал на дымок на склоне большого холма.
— Э! Ты куда? — услышал запоздалый голос Сэхэро Егора. — А собаки у нас на что?! — Потом он недовольно взмахнул рукой и тоже поехал, бормоча: — Опять в добряка играть? Но… как сам знаешь: олени-то тебе нужны!
Трое сидевших у костра смотрели на приехавших с любопытством. Они и не тронулись с места, лишь головы повернули в сторону Делюка и Сэхэро Егора. Юного, совсем не знакомого им Делюка они разглядывали долго, с чувством явного превосходства в глазах. Полные любопытства взгляды их скользили и по Сэхэро Егору, но больше останавливались на трех рыжих собаках, о которых по тундре ходило много разных небылиц.
— Кого вольный ветер к нам занес? Или, может, вы туда же? В То-харад? Наши пятьдесят мужиков подались уже туда. Вместе с саювами[59] пошли. Хозяин То-харада, говорят, совсем лицо потерял: и песцов, и оленей, и рыбу подайте ему! И чем больше, тем лучше! А за что? Это, мол, говорит, за то, что в тундре живем. А она якобы его земля, и за неё надо платить! За то, что живем на ней! — многословно и не совсем понятно заговорил вдруг рослый лет пятидесяти на вид мужчина в добротных пимах с дорогими сукнами и в нарядной малице из раннего няблюя.
Делюк растерялся, он не знал, что сказать, потому что был ошеломлен неожиданным сообщением собеседника.
— Не понял, — сказал он для отвода глаз. — Не понял, что ты говоришь. О чём говоришь.
— Не понял?! — глаза у говорившего так округлились, что, казалось, вот-вот из орбит выскользнут. — Вся тундра пошла на То-харад! Вся тундра! Кто людей, кто оленей направил на То-харад, а кто и сам подался туда!
— И зачем же? — слетело с языка Делюка машинально, на его лице не мелькнуло и тени удивления, хотя он прекрасно знал, что такое То-харад и зачем туда едут, но ему надо было подумать, разобраться в обстановке.
Человек в нарядной малице бросил зло:
— А затем, чтобы чужие люди, чужого рода и племени, не считали себя хозяевами нашей земли! Хозяевами нашей родной земли! — и добавил, понизив голос: — Не слыхал? Ведь вся земля только об этом и говорит. Живет этим!
Делюк, живший всё время в отрыве от людей, не знал, конечно, чем живет тундра, но слова собеседника подействовали на него.
— Дела-а! — пропел он и спросил больше для того, чтобы не молчать: — Вся тундра, говоришь, пошла на То-харад? — И добавил: — Славную игру затеяли! Славную! Надо. Надо, чтобы и в четвертый раз запылал этот поганый То-харад!
— Игра стоит этого! — твердо заявил всё тот же рослый. — Сын мой тоже ушел туда. С луком! Для него и для всех саювов я чуть ли не полстада отколол: ради нашего люда и нашей родной земли оленьего дитя мне не жаль. Пусть и олени добру послужат! — собеседник оперил глазами Делюка с ног до головы и спросил вдруг: — Сам-то ты веткой дерева какого рода будешь? — и добавил, как бы заполняя паузу: — Меня в тундре Пирцёй из рода Тайбари зовут.
Не ожидавший такой встречи с самим Пирцёй, хозяином десяти тысяч оленей, в чье стадо он, собственно, и ехал вместе с Сэхэро Егором для угона животных, Делюк, чтобы сбить волну растерянности, переступил с ноги на ногу.
— Делюк я, — сказал он. — Имя моё ничего не говорит. Отца звали Сэрако Паханзеда. И его мало кто знал.
Делюк заметил, как подпрыгнули на лоб широкие, но жидкие брови Пирци и глаза его широко открылись. Пирця тут же перевел взгляд на Сэхэро Егора, он понял, в чем дело, и, подняв лицо, показал подбородком на собак. — Узнаю рыжую свору. Много о ней тундра говорит. Не будь здесь тебя, Делюк, хозяин их, — он кивком показал на Сэхэро Егора, — явившись сам, не ушел бы добром! — он снова взглянул на Делюка и спросил зло: — Сколько надо оленей?
Делюк растерялся, он хотел сказать, что не нужно ни одного оленя, но язык у него не повернулся, потому что он за оленями и ехал. Он молчал.
— Сколько не жаль! — крикнул за него Сэхэро Егор, стоявший поодаль.
Сидевшие возле Пирци два пастуха пожали плечами.
— Хватит двух сотен? По сотне каждому? — спросил Пирця и добавил заискивающе: — Тебе, Делюк, я дал бы и больше, но, я уже говорил, почти полстада к То-хараду отправил.
— Две сотни — это олени! Конечно, хватит, — сказал Делюк и взглянул на Сэхэро Егора. — Думаю, и мы через денек-два тронемся к То-хараду. Так я говорю, Егор?
Сэхэро Егор кивнул согласно и сказал:
