на порядочный остров…
— Тут все аллегория, — спокойно напомнил Питфей. — Ответ следует трактовать двояко.
— Ничего себе двояко!
— Я тебе все сейчас объясню, ты только меня не перебивай. Прочту главные строки еще раз… «Ветви деревьев тихо заколышутся от порыва случайного ветра, нищий в Пелопоннесе получит от усталого путника золотой талант». Итак, мы с тобой пришли к конечному выводу: первое — невесту тебе следует искать в моих землях, второе — от брака с этой девушкой у тебя родится сын, великий греческий герой. (Вынужден вмешаться и поправить правителя. Питфей определенно тут оговорился. На самом деле он хотел сказать — второй великий греческий герой.[1])
— Погоди! — зло выкрикнул Эгей, окончательно во всем запутавшись. — Давай разложим все по полочкам.
— Давай, — легко согласился Питфей.
— Усталый путник — это ты.
— Совершенно верно.
— Нищий в Пелопоннесе — это я.
— Именно.
— В таком случае, что здесь подразумевается под «золотым талантом»?
— Ну конечно же, моя дочь! — радостно воскликнул Питфей.
— Нет.
— Да!
— Нет.
— А я говорю: да!
— О боги!
— Но ведь ты ее еще не видел. Представляешь, в прошлом году она стала победительницей на нашем ежегодном конкурсе красоты. Моя дочурка была удостоена почетного титула «лучшая грудь Троисены», каково, а?
Эгей в ответ лишь припадочно закатил глаза, неумело изображая внезапный приступ эпилепсии.
— Тебе плохо, мой друг? — участливо спросил правитель.
— У нас в роду страшная болезнь, — сдавленно прохрипел царь, желая как можно скорее закосить от возможного брака. — Передается исключительно по мужской линии…
— А… ерунда, — беззаботно махнул рукой Питфей. — Ты вон до пятидесяти лет с этой болезнью дожил, и ничего.
— Мне нельзя иметь детей! — сипло добавил Эгей, безуспешно пытаясь сымитировать пену на губах.
Но вместо этого царь заплевал всю свою бороду.
— В божественном пророчестве говорится, что вплоть до этого дня ты был нищ душой, — как ни в чем ни бывало продолжил правитель, благоразумно отсев от плюющегося гостя подальше. — Но брак с моей прекрасной дочерью облагородит тебя. Моя Эфра — мое единственное богатство, и теперь она по праву, данному свыше, будет принадлежать исключительно тебе.
Тут-то Эгей и понял, что одурачить Питфея ему не удастся. Получалось, что если царь откажется от брака, то пойдет против воли всемогущих богов.
А кому такое в Древней Греции надо?
Нет, Эгей своему здоровью не враг, однако жениться ему по-прежнему не хотелось. Ведь царь в свои пятьдесят был холост, как евнух в гареме знатного эфиопа. А это самый настоящий рекорд для Греции, ибо царей в Аттике ловкие гречанки кадрили чуть ли не с пеленок. Знатные женихи в бобылях долго не засиживались.
— Я согласен, — смирившись с судьбою, грустно повесил голову Эгей.
Питфей громко хлопнул в ладоши:
— Мою дочь Эфру сюда, немедленно!..
И, обгоняя, друг дружку, слуги кинулись выполнять столь важное поручение.
Не был бы Питфей Питфеем, пропусти он столь явную удачу, нежданно-негаданно свалившуюся чуть ли не с самого Олимпа. Ясен пень, что истолковал ответ лучезарного Аполлона хитрый правитель в свою пользу. И правда, какой великолепный представился случай породниться со знатным и богатым афинским родом. Ко всему еще получить во внуки великого героя тоже не мешало.
Ай да Питфей, ай да мудрая голова!
Слуги привели Эфру, и царь Эгей вздохнул с огромным облегчением. Девушка оказалась вполне приятной наружности: не красавица, но и не какая-нибудь прыщавая уродина. Видно, правитель здорово припугнул жюри конкурса красоты, иначе они бы никогда не выбрали победительницей царскую дочь, предпочтя ей какую-нибудь привычную для Арголиды образину.
Знал бы Эгей, что Питфею даже пришлось повесить одного особо несговорчивого члена жюри на городской стене, как раз над тем местом, где обычно проходил ежегодный конкурс.
Там упрямец все время и провисел немым укором прочим судьям, которые благоразумно избрали победительницей молоденькую Эфру.
В общем, все хорошо было в этой девушке, вот только грудь…
Эгей с недоумением глядел на выглядывающие из декольте невесты цветные лоскутки напиханных за пазуху тряпок. Сразу видно, что девицу внезапный вызов к отцу застал врасплох, и одевалась та в большой спешке.
О всемогущие боги, с кем же она на ежегодном конкурсе красоты соревновалась?
Пожалуй, Эфре подошел бы титул «Лучшая доска Троисены». Впрочем, Эгей не был особенно привередлив в отношении женщин. Невеста молода, лицом приятна, ну а остальное как-нибудь само собой утрясется, и нечего античные мозги себе попусту сушить.
— Я согласен, — вторично повторил царь, и Эфра ему в ответ очень многообещающе улыбнулась.
И случилась свадьба.
Знатная вышла свадьба (естественно, за счет Эгея)! Все как полагается: шум, гам, всевозможные яства, парочка драк, одно убийство, поджог квартала, где проживал исключительно демос. Единственное, что Эгея слегка огорчало, так это грудь новобрачной, вернее ее решительное отсутствие, и прижимистость новоявленного тестя, правителя Питфея.
Отношения между новоиспеченными родственниками здорово обострились, когда речь зашла о том, где будет рожден знаменитый ребенок.
Тут мнения двух знатных мужей разделились.
— Да он еще даже не зачат! — гневно орал Эгей, расплескивая вино и смущая подобными разговорами застенчивую Эфру.
— Все равно, — упорствовал Питфей. — Первенец должен родиться в Троисене.
— А вот хрен тебе собачий!
— Согласен, но ребенок родится в моих землях.
— Нет, в моих! — упорно настаивал царь.
— Друзья, о чем речь, — очень вовремя встрял во внезапную перепалку присутствующий на пиру иудейский торговец (далекий родственник жены Питфея). — Как говорят у меня на родине, разве это две большие разницы?
— Объясни! — потребовал Эгей.
— Тут-таки не о чем спорить, — улыбнулся веселый иудеи, — пускай ваш славный сын родится в Троисене, но считаться он будет великим героем Афин.
— Годится! — дружно выкрикнули новоявленные родственники, и пир разгорелся по новой.
Однако дальше было только хуже.
