себе навредишь и рискуешь даже погибнуть.
— Я поеду с тобой, позволь мне!
Де Вермон был абсолютно прав, Парвизи знал это. Но страстное желание быть хоть чуточку поближе к своим любимым заставляло его снова и снова повторять свою просьбу.
— Пустые слова. Если кто и сможет что-нибудь узнать, так это я. Не посчитай это хвастовством, но я знаком в Алжире со множеством турок, мавров, кабилов, негров и евреев, вхож к французскому консулу и много лет уже пользуюсь полным доверием этих людей и знаю все их мысли и поступки. Одурачить Эль- Франси не так-то просто. Иной раз я сравниваю себя с первопроходцами лесов Северной Америки. Очень схожа у нас с ними жизнь, мои блуждания по ущельям Атласа: всегда начеку, всегда в готовности к нападению и обороне. Никто не сомневается, что ты горишь стремлением освободить своих близких, избавить их от ужасного рабства. Но ты не имеешь права делать глупости.
— А если ты не обнаружишь никаких следов?
— Мы должны считаться с этим. И все же положись на меня, Луиджи.
— Снова ждать, час за часом, день за днем. Ужасно. Поручи мне хоть какое-то дело!
Пьер Шарль услыхал слово «дело». Отлично. Луиджи надо занять, чтобы его мысли не очень путались.
— Почему нет? Охотно, Луиджи. Ты знаешь, однажды я собираюсь написать научную работу о найденных мною свидетельствах пребывания римлян в Алжире. Я исколесил всю страну, чтобы познакомиться с ними. Ты — одаренный рисовальщик, я по сравнению с тобой — просто мазила. Все, что мой грифель запечатлеть на бумаге не сумел или изобразил кое-как, по-детски, я пытаюсь пояснить обстоятельными описаниями. Возьми эти наброски, разберись в них хорошенько и, окажись, что мои слова достаточно ясны, попробуй перевести их в рисунки.
— С удовольствием, с большим удовольствием! — воскликнул Парвизи и в тот же день с усердием принялся за работу.
Глава 6
В АЛЖИРЕ
Пьер Шарль де Вермон стоял как завороженный, наслаждаясь открывшимся с моря фантастически прекрасным видом разбойничьего гнезда — Алжира.
Вот он, ослепительный в своей белизне, прилепившийся, словно треугольный парус, к горному хребту, неописуемо красивый проклятый город. Глаза не в силах объять весь его блеск, всю роскошь. Закрываешь их, а свет, пронзительный, резкий, отраженный от сияющего треугольника, все равно проникает сквозь сомкнутые веки. Не город, а сказка из «Тысячи и одной ночи».
У ног его драгоценным ковром раскинулось синее море, и воздух над гребнями волн танцует, поет, ликует. Над морем воды — море домов, а над ними высятся многие десятки мечетей со стройными остроконечными минаретами, возглавляемые Великой мечетью в порту. Между ними — янычарские казармы, административные здания и синагоги иудейского населения. И все это венчает, над всем царит Касба — замок дея.
Вокруг этого белого волшебства вьется зеленый венок. Это не ликующая молодая зелень светлого мая, а темные, сочные, вечно живые кипарисы, масличные и финиковые пальмы и рододендроны.
И сегодня молодой француз, как и прежде, лишь с большим трудом сбросил с себя обаяние Алжира, так неотразимо действующее на всякого пришельца. Однако история Парвизи помогла ему разрушить эти властные чары. Нет, он не позволит себе больше заблуждаться и ослеплять себя прекрасными картинами. Рабство, издевательская торговля людьми, которую вели дей и его подручные, позор всему человечеству — были хорошо известны ему, как и миллионам других европейцев. Впрочем, его-то самого это мало касалось. Франция от этого была свободна. Откупалась. Платила ежегодно тридцать тысяч испанских талеров, которые правитель Алжира требовал за право добычи кораллов и торговые привилегии. Кто и что скажет против? Обыкновенная нормальная сделка. А другие? Неаполь — из года в год, — не испытывая унижения, отправлял дею с поклоном двадцать четыре тысячи испанских талеров дани «за защиту» своих кораблей. Столько же соглашались платить и Швеция, Дания, Португалия. Впрочем, это их дело. Или все же нет? Дань! Не лежит ли на этих странах вина перед всей Европой? Разумеется, они знают, чем отговориться: иначе корсары нападали бы на их корабли, грабили бы грузы, захватывали людей…
— К французскому консулу. Судно «Компани д'Африк», — уведомил Пьер Шарль начальника порта. Тот не чинил никаких препятствий. Он хорошо знал маленький парусник с французским флагом на мачте.
Сказка рассеивалась сразу, как только приезжий попадал в город. Узкие, темные, извилистые улочки; больше лестниц, чем гладкой дороги. Грязь и запустение. От сточных канав тянет удушающими запахами. Дома с редкими маленькими оконцами, да и те — зарешеченные. Люди всех цветов и оттенков кожи пробираются вдоль стен, склоняются над колодцами, которых в этом жарком городе, к счастью, предостаточно. Фигуры в лохмотьях жмутся по уголкам, разбегаются, завидев турецкого солдата, возвращаются, стоит умолкнуть стуку его туфель, занимают прежние места и ждут, сами не зная чего. Но горе несчастному, кто по рассеянности коснется вдруг янычара! Бастонада — битье палками по пяткам — самое малое, что ему за это полагалось, а худшее — годичные принудительные работы в морском арсенале. Дею всегда нужны дешевые рабочие руки. А уж чьи еще руки дешевле, чем руки преступника? Ишь ты, дотронулся до турка — разве это не преступление? Решаются подобные дела легче легкого, на судебное решение достаточно нескольких минут. И все. На годы, если не навсегда. И никаких надежд. Разве что могучий правитель сам лишится власти, а его враги освободят приговоренных, чтобы обрести себе друзей. Это может случиться не сегодня завтра Никогда не забывай о могиле, всевластный дей! Многие рвутся к трону. Не доглядишь, не отправишь их вовремя в могилу — сам в нее ляжешь. Многие добивались с помощью влиятельных друзей ранга трехбунчужного паши; но менялся ветер, другие партии вырывались вперед — и летели головы в песок. Это так опасно — быть деем: а ну как янычары, одним из которых ты и сам был когда-то, переметнутся к другому!
Но хвала Аллаху! Опасность грозит только от своих собственных людей, которых можно успокоить чинами, должностями и подарками. Многие могущественные европейские державы, чьи морские и сухопутные силы далеко превосходят мощь Алжира, платят ему дань и ищут через своих консулов благосклонности дея. Они мирятся с поношением своих представителей, хоть и пытаются, словно дети, разыгрывать из себя обиженных, но в конце концов снова шлют ему подарки.
А туземцы этой гигантской страны, для которых он — чужак? Они ворчат порой. А иной раз какое-нибудь кабильское племя, деревня, а то и семья, отваживаются даже на личную войну. Впрочем, какая это война? Так, небольшая перестрелка. Все эти дрязги мигом улаживаются Огромное число племен, различные расы — стоит подстрекнуть одних против других, и заварится каша. Никаких янычар не надо — сами передушат друг друга. Так уж назначено Аллахом, как и все в этой жизни: турки должны править — а кто же осмелится восстать против воли Аллаха! Пока народы и племена не соберутся под единое знамя, не пойдут за общим вождем — махди, опасности внутри страны для турецких захватчиков не существует.
На улицах и в переулках города сновало множество людей, одетых в черное. То были евреи, их заставляли носить этот ненавистный мусульманам цвет. Презираемые, закабаленные, запуганные погромами люди. Не один дей выколотил из евреев деньги на завоевание трона. Ни на секунду они не гарантированы от того, что янычары нападут вдруг на их дома и заберут себе все, что покажется им хоть сколь-нибудь ценным. А рискни только еврей поднять руку на мавра, не говоря уже о турках, его неминуемо ждала смерть от веревки или огня. Да, с одной стороны — презрение, кабала, угрозы всеми и всяческими бедствиями, с другой стороны — угодливость и умелое использование власть имущих. В их руках сосредоточились все денежные операции Регентства. Они ведут торговлю с друзьями и врагами, извлекая выгоду из своих знаний всяческих дел и обстоятельств, о которых властителям иным путем никогда бы не дознаться.
Не редко попадались на улицах и негры. Иные из них — одетые даже, как высокие государственные чиновники. Оно и понятно. Турки — чужие в стране, негры — тоже. Они не питали к господам такой ненависти, как мавры, берберы или независимые жители гор, гордые, сильные, светлокожие кабилы, крайне редко встречавшиеся в уличной толпе. Они почти не покидали ущелий и каньонов Атласского хребта, а если уж выбирались оттуда, то не иначе как с враждебными намерениями. Возможно, они были потомками древних нумидийцев, а то даже и готов или вандалов. Но не только внешность отличала их от всех прочих, а и неистребимая ненависть к поработителям. Они были лютыми врагами турок. Любой и каждый.
Де Вермон добрался до широкой главной улицы, тянувшейся параллельно берегу от Баб-Азун
