красивые, как у дяди Луиджи, но ему нравились.
— Надо же какой верблюд! Вы только полюбуйтесь! Какие у него длинные ноги, как он сейчас помчится!
Эти часы с ребенком приглушали боль, но в то же время снова и снова бередили мучительные раны от потери близких Парвизи людей.
Меж тем он интересовался и событиями на родине. Ни одного письма из Генуи пока еще, правда, не было. А Ксавье де Вермон писал сыну и племяннику о переполохе, который вызвало их сообщение, и о преступлении Гравелли.
Было решено, что молодому итальянцу на родину возвращаться не следует, пока он не получит точных сведений о судьбе своих родных и всех остальных, кто остался жив из команды и пассажиров «Астры».
Наконец возвратился в Ла-Каль и Пьер Шарль де Вермон. Долго, мучительно долго пришлось дожидаться его на этот раз.
Он побывал в пустыне, завел новые знакомства, которые помогли ему увидеть новые, никем прежде не исследованные земли. Спасенный итальянец находился на попечении Роже. Возможно ли его выздоровление, оставалось неясным. Меж тем наступила зима. Пересохшие русла ручьев и речек взбухли, переполненные водой. Переправа через них была теперь связана с опасностью для жизни. Чудовищные массы воды, прожурчавшей здесь за зиму, сделали все тропки и дорожки полностью непроходимыми На вершинах Атласского хребта лежал снег. Пьеру Шарлю пришлось задержаться.
Домой он явился в тот самый момент, когда кузен его только-только пришел из конторы. Парвизи не было. Сидел, должно быть, где-нибудь в гавани и рисовал. Его альбом для зарисовок был подлинной летописью маленького городка. Каждый сколь-нибудь значительный дом, церковь, административные здания, магазины, любой диковинный уголок многократно были запечатлены грифелем Луиджи.
Первым делом де ла Винь поспешил сообщить кузену о выздоровлении Парвизи и о его печали.
— А здесь — почта из Марселя. Я только что получил ее в порту, — закончил он.
— Давай-ка просмотрим хотя бы бегло. Очень уж хочется знать, что нового на родине.
Все было как обычно: деловые распоряжения — по части Роже; семейные новости — для них обоих; выписки из старинных исторических трудов — для Пьера Шарля; политическое положение во Франции — снова для обоих; вопросы о Парвизи — об этом надо поговорить с итальянцем. И еще одно запечатанное вложение. Получатель — синьор Луиджи Парвизи в доме де Вермонов, Ла-Каль.
«Позже мы все обстоятельно прочтем и, что можно, исполним, — решил Пьер Шарль. — А сейчас мне не терпится сбросить поскорее с себя это тряпье, вымыться и снова стать европейцем. Настоящая ванна — о большем мне сейчас и думать не хочется».
Парвизи вернулся лишь поздно вечером. Родители Клода пригласили его на ужин. Смешно получается. Друзья приглашают тебя к столу — и это, конечно, очень приятно, и все же, когда в кармане у тебя ни единого су, чувствуешь себя нищим, хоть милостыни и не просишь. В последнее время частенько так случалось. Клод стал постоянным его спутником. Мальчика надо было провожать до дома. Мадам Мариво сидела обычно с книгой в саду. Она радостно встречала обоих «художников».
— Нет, нет, Луиджи, так не пойдет! Прощаться через забор — фи! Нянчился с нашим сыночком целый день, а теперь отказывается от глотка вина! Входите же, входите, дорогие мужчины!
— Извини, Элен, скоро Роже придет домой, не ожидать же ему меня.
— Ничего с ним не случится, а тебе надо утолить жажду. Ну пожалуйста!
Как тут быть, не отказывать же дорогим друзьям. А на столе — чисто случайно, конечно, — уже приготовлен ужин. А тут появляется и отец Клода. О, эти женщины, как тонко все провернут…
— Я понимаю вас, синьор Парвизи, — завершил Пьер Шарль долгий разговор в тот первый вечер после возвращения. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разыскать ваших жену и сына и вырвать их из-под власти дея. Не скрываю, что эта затея может стоить жизни.
— Вы не должны заниматься этим, месье де Вермон. Я просил только вашего совета, — сказал Парвизи, потупив взор и кусая губы. — Не могли бы вы одолжить мне немного денег, чтобы я мог поехать в Алжир.
— Пожалуйста. Если вам нужно, то в любой момент. Но лучше поговорим об этом обстоятельно завтра.
Увлеченные описанием боя «Астры», кузены и думать забыли о письме. Но вот Роже вспомнил:
— Пришло письмо для Луиджи! Я сейчас принесу его.
— Совершенно верно, мой отец приложил кое-что и для вас.
Итальянец дрожащими руками сломал печать. Первое прямое известие из Европы для него. Что содержится в этих страницах? Парвизи медленно раскрывал сложенный вдвое листок. «Спокойно, спокойно!» — уговаривал он себя.
Он был разочарован. Чисто деловое. Торговый дом де Вермонов открывает синьору Луиджи Парвизи из Генуи под именем Жана Альфонса Менье первый кредит в десять тысяч франков.
— Почему Жан Альфонс Менье? — спросил Луиджи, не подумав, что оба кузена о содержании письма и знать не знают.
— Простите, но я не знаю, о чем вы, — ответил де Вермон.
— Вот, пожалуйста! — Парвизи протянул платежное поручение.
— Гм-м-м. Что это означает? В конце тут стоит: «Письмо это немедленно уничтожьте». Кассе «Компани д'Африк» поручается выплатить названную сумму Жану Альфонсу Менье, чью личность удостоверит Пьер Шарль де Вермон либо Роже де ла Винь. Отец пишет не без умысла. Жан Альфонс Менье — это вы, Луиджи Парвизи! Французское имя здесь безопаснее итальянского.
Роже и Луиджи с напряженным вниманием следили за размышлениями Пьера Шарля.
— Ах, я понимаю отца. Наполеон отрекся, сослан на Эльбу. Генуя больше не часть Франции. Так что вы теперь, синьор Парвизи, по подданству снова итальянец, генуэзец. Я не сомневаюсь, что дей немедленно воспользовался ситуацией и напустил на генуэзские суда своих корсаров. Моя родина, столетиями связанная с турецкими правителями Алжира договорами, должна, разумеется, выполнять и свои обязательства перед варварийцами. Дом де Вермонов не может нарушать это соглашение, особенно в том тяжелом положении, в каком оказалась сейчас наша «Компани д'Африк». Англичане спят и видят, как бы лишить нас наших старинных привилегий. И все же, учитывая объем наших сделок, может ведь наш дом ошибиться. Надо же какое недоразумение! Ну кто бы мог представить, что Жан Альфонс Менье — генуэзец Луиджи Парвизи? Ни мой отец, ни я прежде с месье Менье знакомы не были; он всего лишь был тепло принят нами, и у нас не возникло на его счет ни малейших подозрений. Прискорбный, но простительный недосмотр. Вы не находите, месье Менье?
Друзья разразились громким смехом.
— Просто чудесно! Я постараюсь быть настоящим Жаном Менье. А вы помогите мне в этом: ты, Роже, и — если позволишь — и ты, Пьер Шарль!
— С удовольствием перехожу на «ты», Луиджи. Впрочем, вздор — не Луиджи — Жан!
Смена имени вызвала бурное веселье.
— Мне не надо больше нищенствовать. У меня просто камень с души свалился. Роже рассказывал мне, что твой отец уже давно поручил тебе съездить в столицу и разведать там все, что можно. Возьмешь меня с собой, Пьер Шарль?
— Напрямик говорю: нет.
Парвизи смутился. «Де Вермон, конечно, очень деловой человек, но в этом деле я, отец, мог бы добиться большего, — подумал он. — Француз добрый, преданный друг и готов оказать всяческую помощь, но здесь надо иметь особое чутье, а это чужому недоступно. А я, неужели я не обнаружу, не учую своих любимых, если буду рядом с ними? Ведь наши связи, эти невидимые, но прочные нити, нерасторжимы. Рафаэла и Ливио — мои, и ничьи больше. Я разыщу их».
— Я должен быть в Алжире, Пьер Шарль! — настаивал он.
— Ты, генуэзец?
— Я, муж и отец!
— Именно поэтому было бы безумием брать тебя с собой. Мало ли что могло случиться с твоими близкими. Поручишься ли ты, что не потеряешь голову, узнав о чем-нибудь страшном? Нет, Луиджи, это выше твоих сил. Ты задрожал при одном намеке на это, а значит, и помочь им, увы, не сможешь; ты только
