обеспечивающее своим собратьям особую защиту. Интересы соффа стоят выше интересов семьи или деревни. Изменить интересам соффа кабил считает бесчестьем.
Предводители обоих отрядов медленно ехали к развилке, возле которой остановился Пьер Шарль. Длинные цепочки их людей застыли с оружием наизготовку.
Прошло некоторое время, пока они не съехались на обрывистой и осклизлой из-за непогоды тропе. Оба бросали друг на друга хмурые взгляды.
— Аллах да пребудет с вами! — приветствовал де Вермон вооруженных до зубов туземцев.
— Да не обойдет Аллах своими щедротами тебя, чужестранец, — разом поблагодарили оба кабила.
— Я Эль-Франси и иду, чтобы посетить деревню силуне.
— Эль-Франси? Анайя! — радостно, но и довольно грозно воскликнул подъехавший справа предводитель силуне, пытаясь прикрыть своим конем де Вермона.
— Анайя! — прорычал, потрясая ружьем тулхах.
Возбужденность кабилов развеселила француза. Парвизи не понимал, чему радуется друг и почему он в этой угрожающей ситуации не хватается за ружье, а повесил его за спину.
Кабилы напоминали двух изготовившихся к прыжку пантер. Вот-вот бросятся! Парвизи замер в напряженном ожидании. Он едва удерживал себя от желания выхватить пистолет, чтобы хоть что-то иметь в руках, если разразится беда. Однако, памятуя напутственные слова Пьера Шарля — никогда не делать ничего иного, кроме того, что укажут он или Селим, Луиджи только глубже засунул дрожащие руки за широкий кушак.
— Этот незнакомый вам человек, — указал де Вермон на Парвизи, — брат Эль-Франси. Ну а нефа вы отлично знаете, это Селим, мой друг. Примете ли вы брата Эль-Франси как друга?
— Анайя! — заверил силуне.
— Анайя! — подтвердил тулхах.
Однако их взаимная неприязнь от этого отнюдь не ослабла.
— Благодарю, друзья! Что побудило вас вступить в войну?
— Силуне убили нашего человека, — сообщил тулхах.
— Аллах да покарает тебя! Ты лжешь! — взревел представитель обвиняемого племени. — Ты же — амин, старший в своей деревне, и ты бросил нам тяжкое обвинение и не поверил моим словам. Мы будем мстить за нашу поруганную честь!
— Отступи назад со своими друзьями, брат, — обратился он к Эль-Франси, и в голосе его все еще гремел гром. — Отойди, чтобы вы, храни вас Аллах, не впутались случайно в нашу драку. А когда мы смоем пятна с нашей чести кровью этих нечестивцев тулхах, мы приведем вас к себе в деревню и примем со всем подобающим гостеприимством.
— Да, Эль-Франси, отойди назад вместе со своими друзьями. Ты стоишь как раз на пути нашей мести этим лживым силуне. За тобой и твоими спутниками присмотрят люди тулхах
По поведению кабилов Парвизи заключил, что предотвращенная было опасность возникла снова. Из переговоров, которые велись на тамазири, языке берберов, он не понял ни единого слова и вообще не знал, о чем идет речь. Что бы, к примеру, могло означать это повторенное несколько раз «анайя», предвещавшее будто бы поначалу поворот к миру и добру? Он собрался уже было спросить Пьера Шарля о его значении, как де Вермон снова обратился к силуне:
— Когда это случилось?
— Сегодня утром во время грозы. Человек из нашей деревни видел издалека, как один тулхах был сбит камнепадом с лошади и свалился в ущелье. Я сейчас же велел сообщить об этом тулхахскому амину, а он из-за натянутых отношений между нашими деревнями не только не подарил меня доверием, но и послал мне в ответ ружье, знак войны, и, вопреки всякому праву, взял под стражу нашего посланца. А я в ответ задержал его человека.
— Где пострадавший?
— Все еще в ущелье.
— Мертв?
— Конечно. Посмотри вниз, Эль-Франси. Упавший здесь неминуемо тут же пойдет по эс-сихету, мосту смерти.
— Возможно, ты и прав. Но ты же знаешь: пути Аллаха неисповедимы. Я не хочу спорить с вами, ни с тобой, силуне, ни с тобой тулхах. И все же да будет позволено Эль-Франси сказать, что оба вы забыли о самом важном — позаботиться о попавшем в беду человеке. Я, друг и заступник обоих племен, прошу вас — прекратите распри, пока не разыщете несчастного. Обещайте сохранять мир, и я сам спущусь вниз и попытаюсь найти его.
— Нет, Эль-Франси, — запротестовал тулхах. — Старейшина силуне действительно сообщил мне об этом именно так, как только что сказал. Но вот сказал ли он правду — об этом выступить со своим мнением я пока воздержусь. Удастся вытащить человека из пропасти, тогда, может, и узнаем обо всем более подробно. А пока я готов не браться за оружие. Но не ты полезешь за ним, а мы сами. Согласны?
Вопрос относился и к Эль-Франси, и к предводителю силуне.
— Я согласен, — важно заявил де Вермон, сказав это так, будто за спиной у него стояло большое, грозное войско, в любой момент готовое подтвердить оружием справедливость его слов.
— Я тоже. Мы будем помогать вам, — присоединился к Эль-Франси и силуне.
Оба кабильских предводителя вернулись к своим людям, чтобы сообщить им о результатах долгих переговоров.
— Что там у них, Пьер Шарль? — сгорая от нетерпения, спросил Парвизи, когда кабилы находились уже вне пределов слышимости. — Пропустят они нас дальше?
Француз рассказал вкратце, что случилось. Луиджи был поражен авторитетом, каким пользовался Пьер Шарль у этих горцев.
— Если я правильно понял, анайя — нечто вроде охранной грамоты, которую повсюду почитают. Потому с тобой так почтительно, чуть ли не благоговейно, и обходятся.
— Да, анайя — для этих людей святыня. По существу это действительно охранная грамота. Силуне, не колеблясь ни секунды, отдали бы свои жизни, чтобы сохранить мою, хотя ни старейшина, ни его друзья меня прежде и в глаза не видели. То же самое сделали бы и тулхахи. Бербер очень гордится тем, что безоговорочно признает свои заветы. Он хочет, чтобы сказанное им слово почиталось каждым, как и он сам готов, разумеется, почитать сказанное другим. Приди к очагу кабила просящий защиты незнакомец, и тот, к кому обратились с просьбой, посчитает высочайшей для себя честью сказать находящемуся под угрозой «анайя», беря его тем самым под свое заступничество. Кабил будет сражаться за этого человека, даже если впоследствии окажется, что защищает преступника, а то и убийцу. А повернись он к просящему защиты спиной, и будет ему уделом бесчестье, и тогда не сможет он жить ни в своей деревне, ни в племени.
Де Вермон подошел к краю тропинки и пытливо заглянул в пропасть.
— Ты собираешься спуститься туда, Пьер Шарль? В такую погоду?
— Разумеется, Луиджи. Только, боюсь, мне этого не позволят. Это, конечно, небезопасно, однако, если не свалятся сверху камни и не прибьют, можно быстро все уладить. Нужен только надежный трос да пара крепких мужчин для страховки.
Так оно и вышло: оба старейшины категорически отклонили предложение Эль-Франси спуститься в ущелье. Они опасались за его жизнь. Тогда француз решил действовать на свой страх и риск, заявив Селиму и Парвизи, что помочь кабилам считает своим долгом. Веревок и ремней у него и его спутников было достаточно, и, пока силуне и тулхахи собирались, он успел уже начать спуск.
Селим лежал на краю пропасти; Парвизи стоял, чуть отступив, вполоборота к каменной стене, чтобы не видеть ужасной бездны. От этого зрелища у него кружилась голова.
Натяжение веревки ослабло. Должно быть, Пьер Шарль был уже на месте. Итальянец облегченно вздохнул. Однако мгновение спустя веревка резко дернулась, едва не ободрав до мяса его ладони.
— Эль-Франси! — закричал Парвизи.
От волнения он совсем не подумал, что, случись несчастье, веревка провисла бы, а не натянулась до предела, как теперь.
— Держи крепче! — рявкнул Селим.
Вытянув шею, осторожно, медленно поворачивая голову, негр пытался рассмотреть, что там в пропасти.
