Вскоре отчаянные вопли наказуемого достигли ушей рейса. Досада улеглась. Хоть какое-то разнообразие в этой тоскливой жизни без добычи. То, что юнгу бесчеловечно наказали без всякой провинности, его нисколько не волновало.
Капитан ушел с палубы. Офицеры облегченно вздохнули: не нужно больше терпеливо сносить скверное настроение начальства. Теперь они были свободны в своих действиях, ибо и с ними реис обходился весьма бесцеремонно.
— В «воронье гнездо» [20], Омар! — приказал помощник капитана.
Взрослые мужчины веселились, наблюдая, как корчится и вскрикивает от боли и страха, взбираясь по вантам, только что выпоротый мальчишка.
Наконец Омар добрался до «гнезда» и, совершенно обессиленный, с трудом переводя дыхание, уселся на корточки. Он не думал о том, что стал теперь самой важной персоной на корабле, что раньше, чем любой другой, может заметить врага или будущий приз. Он хотел только покоя.
— Омар, я влеплю тебе пулю в брюхо, попробуй только засни! — крикнули ему снизу. Офицер держал наготове пистолет.
Уже больше часа, перемогая боль, стоял юнга свою вахту. Стоило глянуть на палубу, и он видел, что его истязатель зорко наблюдает за ним.
Бежать было некуда. Приходилось стиснуть зубы и держаться, пока не сменят.
Глаза жгло, как огнем, солнце палило нещадно. Бедняга чувствовал себя, как привязанный к пыточному столбу.
Вдруг на отливающей серебром морской глади появилось что-то чужеродное, непонятное. Призрак? Омар смежил веки. Как горят глаза, звездочки пляшут, мечется путанка из черных и красных нитей… Наконец он снова смог отчетливо видеть. Призрак был там же, только стал еще больше.
— Корабль по правому борту!
Корабль! Он освободит несчастного юнгу!
Нет, не от корсаров — от них вряд ли уйдешь, — но хотя бы на несколько часов от ненавистных мучителей: им ведь теперь будет не до него, своих забот хватит.
Чужой корабль медленно приближался. На мачте его развевался французский флаг.
На купеческом судне, без сомнения, тоже разобрали, что корсар — алжирец. Значит, опасности нет. С Алжиром у Франции мир.
Однако французы просчитались. Корсар пошел на абордаж. Омар переживал события в «вороньем гнезде». Все закончилось быстро, почти без сопротивления. реис не посчитался с приказом дея: «француза» взяли как приз. Добыча оказалась богатая — шелковые ткани из Леванта. Дей, верно, будет доволен, реис — тем более. Он и сейчас уже доволен. Улыбается до ушей и абордажная команда.
Курс на Алжир! «Француз» следует в кильватер с турецкой командой на борту.
Аллах всемогущий! Но ведь Омар-паша запретил беспокоить, а тем более — захватывать французские корабли. Неужели богатую добычу, плод многонедельного, казавшегося уже безрезультатным рейдерства, выбрасывать в море?
Всего в одном коротком переходе до родной гавани!
Корсарский капитан собрал офицеров и сообщил им о приказе властителя, о котором они и без того отлично знали.
— Что будем делать? — спросил он.
В течение нескольких минут все дружно сошлись в мнении: захваченные драгоценные товары перегрузить на пиратский корабль. Пленным отрезать головы, судно затопить. Команду под страхом смерти принудить к молчанию.
«Купца» затопили.
Кто-то проболтался-таки впоследствии об ужасном преступлении.
Дей разбушевался. Разбушевался так, что его советники пробкой вылетели из зала. Остался лишь один. Спокойно и невозмутимо, будто и ничего не слышал и ничто его не касалось, смотрел в окно. Это был Мустафа. Дей мог неистовствовать и орать сколько угодно: ренегат его не боялся.
— На реи этих негодяев!
Но никого из тех, кому можно бы отдать этот приказ, рядом не было, ни Векиля-харди, морского министра, ни Чауша-баши, главного палача.
Вообще никого нет больше вокруг трона — со злостью, но и с неким удовлетворением отметил дей. Вот так, значит, его боятся!
Из ниши показался Мустафа.
— Я велю исполнить ваш приказ, господин!
— Хорошо, но поскорее!
— Со всею возможною поспешностью! — заверил ренегат.
Мустафа, которого Гравелли знал и боялся под именем Бенелли, небрежным кивком позвал из передней одного из главных вельмож дея. Тот опрометью кинулся к нему. Бенелли ухмыльнулся. Перед ним в касбе дрожали едва ли не больше, чем перед самим властелином.
Он прошептал что-то высокому чину на ухо. Тот приложил в знак покорности руку ко лбу и поспешил прочь. И Бенелли снова усмехнулся.
— Подойди сюда, друг! — снова позвал Мустафа, спустя некоторое время. На сей раз это был янычарский офицер высокого ранга. Тот тоже немедленно последовал призыву.
— Приказ дея: команду, включая всех офицеров и капитана пиратского корабля, мавров, арабов, негров и турок, — он указал точное место стоянки корабля в гавани, — немедленно повесить на реях. Всех без исключения! Слышишь? Приказ исполнить немедленно. За исполнение отвечаешь головой!
— Но… — отважился было возразить турок, однако сразу же осекся. Подчиненному полагается думать так же, как начальник. Самое же лучшее, когда на тебя уставился Мустафа, вообще ничего не хотеть, ни о чем не думать.
Так и не сказав больше ни слова, офицер отправился исполнять приказание.
А Бенелли рассмеялся. Он велел принести чубук, устроился поудобнее и углубился в чтение Корана, ожидая донесений от своих порученцев.
Получив их, он доложил бею об исполнении его приговора. Омар-паша посовещался тем временем с тайным советником — Ходжией и верховным судьей — Бейт-эль-Малемом и получил задним числом их одобрение своему суровому приговору.
— Это хорошо, мои отношения с Францией не должны осложняться. Там должны видеть, что я — добрый друг и строго наказываю своих людей за непочтение к французскому флагу!
— Они сумеют оценить твою справедливость, о дей! — заверил Бенелли.
Это была речь льстеца, человека, не имеющего своих собственных соображений или, по крайней мере, не высказывающего их. Почему? Омар-паша, этот капризный, непредсказуемый властитель, снова впал бы в ярость, скажи кто ему, что умом он — ребенок, а в политике и вовсе сосунок. Такого кощунства он ни за что бы не вынес. Да и какие, собственно, основания были бы для подобных упреков? Европейские нации терпеливо сносят все чинимые им обиды и выступать против него не собираются, предпочитая откупаться подарками. У Бенелли слишком светлая голова, чтобы не разглядеть и не воспользоваться слабостями Омар-паши и европейских правителей.
— Надеюсь! Но я слышал, будто мой приказ не исполнен. Что ты на это скажешь? — коварно спросил дей.
— Он исполнен!
Турок поиграл золотой, украшенной драгоценными камнями рукояткой своего ханджара — кинжала. На пальцах его блестели великолепной выделки перстни.
— Целиком?
— Да.
— Ты лжешь, Мустафа! А что с корабельным юнгой? Кто его освободил?
— Я!
Сказал, как клинком сверкнул. Омар-паша даже отпрянул. Осмеливающийся говорить подобные слова, спусти ему этакое, может стать бесстрашным и даже опасным противником.
