рубинов, что он взял со стола Кроваса. Небольшая чаша сдобренного горькими травами вина была еще наполовину полна. Взгляд его безостановочно метался по пустой комнате, мерил расстояние между четырьмя крошечными, почти под потолком, оконными проемами, что впускали в комнату зябкий туман. Он поглядел на жирного хозяина постоялого двора в кожаном переднике, отчаянно храпевшего на стуле близ короткой лестницы, ведущей к двери наверху. Вполуха прислушался к несвязному сонному бормотанию двух солдат за столом напротив; зажав в лапищах огромные кружки, они откровенничали спьяну: открывали друг другу древние стратагемы, вспоминали об отважных походах.
Почему нет Фафхрда? Пока великан еще не опаздывал — ведь со времени появления Мышелова у “Серебряного Угря” свеча укоротилась только на полдюйма. Но теперь Мышелову уже не доставляло удовольствия перебирать в памяти подробности полного опасностей бегства: сперва рывок на крышу, а потом на другую, на третью… короткую схватку меж печных труб. О боги беспокойства! Кажется, пора снова отправляться на поиски своего компаньона, в логово, где кишмя кишат воры с обнаженными ножами и алчущими глазами. Он резко сдавил пальцы — поблескивая красными искорками, рубин вишневой косточкой взлетел к потолку, — потом поймал его на лету другой рукой, словно ящерица муху. И вновь подозрительно уставился на храпевшего с открытым ртом на стуле расплывшегося хозяина постоялого двора.
Уголком глаза он успел заметить, как в небольшом затуманенном прямоугольнике окна блеснул крошечный стальной посыльный. Инстинктивно Мышелов отпрянул в сторону. Но в этом не было необходимости. Кинжал вонзился в крышку стола чуть поодаль, на расстоянии протянутой руки. И, как показалось тогда самому Мышелову, он долго сидел, готовый вскочить. Но гулкий стук не пробудил хозяина и не потревожил солдат, один из которых теперь тоже храпел. Тогда Мышелов потянулся и левой рукой выдернул кинжал. Спереди на клинок была намотана полоска пергамента; развернув ее, Мышелов урывками, стараясь не открывать осторожного взгляда от окон, прочел строчки, набросанные неровными ланхмарскими рунами.
Смысл послания был таков: “Если до завтрашней полночи ты не принесешь украшенный самоцветами череп в комнату, что принадлежала Кровасу и где хозяин теперь Слевьяс, мы начнем убивать северянина”.
Следующим вечером туман вновь вполз в Ланхмар. Звуки глохли в нем, таяли факелы в обрамлении ореолов. Было еще не поздно, хотя полночь уже приближалась и улицы полны были суетящихся лавочников и ремесленников, хохочущих после первой чарки, да отпускников-матросов, разыскивающих первую же податливую служанку. На улице рядом с той, где находилась Обитель Воров, — называлась она улицей Торговцев Шелком — толпа начинала редеть. Купцы закрывали лавки, время от времени обмениваясь с конкурентами шумными приветствиями и проницательными вопросами, промеряющими глубины торговли. Несколько купцов с любопытством глядели на узкий каменный дом, что тонул в громадной тени воровской Обители, в узких щелях верхних окон его сиял теплый свет. Там со слугами и наемной охраной жила некая Ивлиса, рыжеволосая девица, иногда плясавшая перед властителями… к ней относились с уважением, не столько по этой причине, а потому, что, как говорили, была она любовницей мастера Гильдии Воров, от которой откупались торговцы шелком. Но в тот самый день прошел слух, что старый мастер умер, а на место его заступил новый. И торговцы шелком рассуждали, останется ли Ивлиса в фаворе и не в страхе ль затворилась дома?
К ним, изогнутой клюкой нащупывая щели между гладкими камнями мостовой, подошла хромая старушонка. В черном платке на голове и черном плаще она казалась частью ночного тумана, и один из купцов едва не столкнулся с нею, не сразу заметив ее в сумраке. Он помог ей обойти грязную лужу и, сочувственно ухмыляясь, выслушал жалобы на щербатую мостовую и множество бед, отовсюду грозящих бедной старой женщине. Она отправилась дальше со старческим бормотанием на губах: “Идти, надо идти, осталось еще чуть-чуть. Надо быть осторожной. Старые кости так хрупки, так хрупки”.
Ученик красильщика второпях неловко врезался прямо в нее и отправился дальше, даже не глянув, устояла ли на ногах старуха. Но не успел он сделать и двух шагов, как меткий пинок обрушился на его спину. Он неуклюже обернулся, но заметил лишь семенившую прочь согбенную фигуру, неуверенно постукивавшую клюкой. Глаза и рот его широко открылись, невольно он сделал несколько шагов назад, не без суеверного страха почесывая затылок. А ближе к ночи отдал матери половину своего заработка.
Старуха остановилась перед домом Ивлисы, несколько раз неуверенно поглядела на освещенные окна, словно зрение отказывало ей, а потом с трудом поднялась на несколько ступеней к двери и слабо постучала в нее клюкой. Подождав немного, она постучала снова и выкрикнула раздраженным высоким голосом:
— Впустите меня, впустите! Я несу весть от богов обитательнице этого дома. Эй там, внутри, впустите меня!
Наконец отворилось окошко в двери, и хриплый глубокий голос произнес:
— Убирайся, старая ведьма. Сегодня сюда никто не войдет.
Но старуха продолжала упрямо твердить:
— Впустите меня, говорю. Я вижу будущее. На улице холодно, туман леденит мое старое горло. Впустите меня. Этой ночью, хлопая крыльями, ко мне прилетела летучая мышь и поведала о зловещих предзнаменованиях, сулящих беду этому дому. Мои старые глаза умеют видеть то, чего еще нет. Впустите меня, говорю.
В окне над дверью обрисовалась стройная женская фигура и тут же исчезла. Словопрения привратника со старухой длились еще какое-то время. Потом с лестницы в доме послышался мягкий грудной голос.
— Впусти ведунью. Она ведь одна. Я поговорю с нею.
Дверь слегка приоткрылась, и фигура в черном плаще протиснулась внутрь. Дверь немедленно захлопнули и наложили засовы.
Серый Мышелов поглядел на троих телохранителей, что наготове застыли у двери в потемневшем зале. У каждого — два коротких меча. Они явно были не из Гильдии Воров и держались настороже. А потому Мышелов не забывал астматически чихать, горбиться и, по-старушечьи привизгнув, поблагодарил открывшего ему дверь.
Стража отступила с нескрываемым отвращением на лицах. Вид у Мышелова был отменный — все лицо его покрывала хитрая смесь жира и серого пепла, усеянная уродливыми бородавками из воска, на лоб спадали седые клочья волос со скальпа самой настоящей ведьмы — так уверял его Лаавьян — цирюльник, что продал парик, укрывавший теперь шевелюру искателя приключений.
Мышелов медленно ковылял по лестнице, тяжко опираясь на клюку и останавливаясь через каждую пару шагов якобы отдышаться… Ползти вот так улиткой было трудно, особенно когда до полуночи оставалось уже так немного времени. Но сегодня он уже трижды пытался попасть в этот надежно охраняемый дом и прекрасно понимал, что даже легкая неловкость мгновенно выдаст его, но прежде чем он успел осилить пол-лестницы, грудной голос наверху отдал распоряжение, и темноволосая служанка в черном шелковом одеянии заторопилась на помощь ему, бесшумно ступая босыми ногами по камням пола.
— Ты очень добра к старухе, — проскрипел он, с удовольствием погладив нежную руку, подхватившую его под локоть. Вдвоем они пошли вверх быстрее. В мыслях Мышелова был только украшенный самоцветами череп. Ему даже смутно казалось, что он видит дрожащий яйцевидный коричневатый контур над лестницей. Этот череп открывал ему путь в Обитель Воров, путь к спасению Фафхрда. Конечно, едва ни Слевьяс, получив череп, сразу же освободит друга. Но с черепом в руках Мышелов сумеет поторговаться. Иначе — придется штурмовать логово Слевьяса, и воры будут уже наготове. Вчера ночью счастье и обстоятельства были на его стороне. Второй раз такому не повториться. Пока эти мысли ворочались в голове Мышелова, он глухо бормотал и скулил что-то о высоте лестницы и негнущихся старушечьих суставах.
Служанка провела его в комнату, пол которой был устлан коврами, а стены задрапированы шелком. С потолка на тяжелых бронзовых цепях свисала погашенная медная лампа с чеканным туловом. Слабый свет и легкий аромат струились от расставленных на столиках бледно-зеленых свечей. Здесь были кувшинчики с благовониями, низкие пузатые горшочки с притираниями и прочие предметы туалета.
Посреди комнаты стояла рыжеволосая девица, которую он видел уносящей череп из комнаты Кроваса. Была она в платье из белого шелка. Блестящие волосы ее багровели цветом осенней листвы и
