пядь до краев, осколками самоцветов. Он подумал, что пройдет не менее тридцати медленных вздохов, прежде чем ветка перегорит посередине.
Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным карнизом… Высотой она была в три человеческих роста, если мерить по рослому воину, но его собственный рост превышала раз в семь. Теперь внизу на карнизе смутно темнела фигура… нет, две. Он вытащил длинный нож из набедренной повязки, встал на четвереньки. Пробормотал молитву некоему странному, абсолютно немыслимому божеству. Где-то вверху потрескивал лед или сами скалы похрустывали, словно вся гора кровожадно расправляла плечи.
— Давай следующую песню, Фафхрд, — раздался веселый голос одного из путников. — Даю тебе тридцать шагов на сочинение, ведь на все приключение времени ушло не больше. Или снежный филин- скальд уже отморозил глотку?
Ухмыляющийся Мышелов шагал вперед, казалось бы, совершенно беззаботно, меч его — Скальпель — покачивался на боку. Серый плащ с высоким воротником и капюшоном, надвинутым на лоб, скрывал на смуглой физиономии все, кроме нахальства.
Фафхрд же был облачен в шерсть и меха: одежду им удалось спасти, когда шлюп разбился в этих морозных краях о прибрежные скалы. На его груди тускло поблескивала громадная золотая булавка, всклокоченные рыжие волосы были лихо перехвачены съехавшим набок золотым обручем. Лицо его с широко поставленными серыми глазами отражало спокойную удаль, хотя чело явно туманила дума. Над правым плечом его за спиной торчал лук, над левым же на медной драконьей морде-рукояти заброшенного за спину длинного меча поблескивали сапфировые глаза.
Наконец чело северянина прояснилось — не иначе какая-то дальняя, осененная гениями гора, вовсе не эта, заснеженная, по которой они проходили, одарила его словами, — он запел:
Слова вдруг прервались, и Мышелов услышал скрип кожи по снегу. Обернувшись назад, он увидел, что громадный северянин летит к краю обрыва, и недоуменно подумал, зачем вдруг тому понадобилось изображать падение Лаваса Лаерка в зыби и хляби морские.
В последний момент локтями и ладонями Фафхрду удалось зацепиться за самый край карниза. В тот же миг черный, поблескивающий силуэт словно обрушился сверху как раз туда, где только что был северянин… приземлившись на руки, загадочная фигурка кувыркнулась, останавливая падение, и ринулась на Мышелова с ножом, сверкавшим в его руках, словно осколок месяца. Нож был направлен прямо в живот Мышелову и нашел бы цель, но Фафхрд, зацепившись рукой, дернул другой нападавшего за лодыжку. Мерзостно и тихо зашипев, черная фигурка обратилась к Фафхрду. Но Мышелов уже успел оправиться от неожиданного оцепенения, которому, как он уверял себя потом, никогда не осилить его в иных, не столь невообразимо промерзших и промозглых краях. Он шагнул вперед, отражая удар черного человечка; лезвие меча, высекая искры, ударило в скалу буквально в мизинце от руки Фафхрда. Умащенная жиром фигурка отлетела назад за спину Фафхрда, безмолвно, летучей мышью скользнула вниз и исчезла из виду.
Наполовину свисая над пропастью, Фафхрд закончил свое поэтическое творение:
— Тихо, Фафхрд, — прошипел Мышелов прислушиваясь.
— Я, кажется, расслышал, как он упал.
Фафхрд сел с отсутствующим выражением лица.
— Едва ли, если пропасть здесь хотя бы наполовину так же глубока, как там, где мы видели ее дно в последний раз, — уверил он друга.
— Но кто это был? — нахмурился Мышелов. — Похож на человека из Клиша.
— Конечно. Правда, до клишийских джунглей отсюда как до Луны, — усмехнувшись, напомнил приятелю Фафхрд. — Должно быть, какой-нибудь почерневший от холода отшельник. Говорят, по этим пригоркам бродят странные существа.
Мышелов поглядел вверх на поднимавшийся сбоку чуть ли не на милю головокружительный утес, заметил над собой ближайшую нишу.
— Интересно, больше тут таких не водится? — поинтересовался он с нелегким чувством.
— Безумцы обычно бродят поодиночке, — заметил Фафхрд вставая. — Пошли, если хочешь горячего, надо спешить. Если не врут старые сказы, к восходу окажемся уже в Холодных Краях, а там найдется немного дров.
В тот же миг в нише, откуда свалился напавший, заполыхало. Свет пульсировал, становясь из фиолетового зеленым, потом желтым, наконец, красным.
— Что это? — заинтересовался происходящим Фафхрд. — В сказах ничего не говорится об огненных дырах в Древних Горах! Послушай, Мышелов, если я помогу тебе, ты, пожалуй, достанешь до этого выступа, а, потом подтянешься и сам…
— Ну нет, — перебил его Мышелов и потянул за рукав, досадуя на себя, что затеял разговор, — завтрак лучше готовить на хорошем добром костре. А отсюда я бы поторопился убраться, прежде чем этот свет заметят другие.
— Никто ничего не заметит, мой подозрительный дружок, — ухмыльнулся Фафхрд, позволяя увлекать себя по тропе дальше. — Смотри-ка — уже гаснет.
Но странный свет гаснущего пульсирующего огня видел по меньшей мере еще один глаз: громадный, как у кальмара, и яркий, как Собачья звезда.
— Ха, Фафхрд! — весело воскликнул Мышелов несколько часов спустя, когда совсем рассвело. — Вот и знак, который может согреть наши заледеневшие сердца! Гляди, зеленая горка улыбается нам, до костей промерзшим мужчинам, словно какая-нибудь размалеванная малахитовой зеленью смуглая куртизанка из Клиша!
— А горка-то будет погорячей клишийских девок, — отозвался громадный варвар, огибая выступ бурой скалы. — Уже растаяла, скинула с себя снег.
Это оказалось правдой. Хотя вдали на горизонте белели снега, зеленели ледники Холодных Краев, прямо перед ними в котловине поблескивало небольшое незамерзшее озерцо. Воздух вокруг оставался морозным, изо ртов путников все еще вырывались белые клубы, но под ногами был уже не снег, а бурый камень.
От ближнего края озерца и поднимался холм, о котором говорил Мышелов, и что-то на вершине его ослепительной звездой отражало лучи только что вскарабкавшегося на небосклон солнца.
— Если только это и впрямь холм… — тихо пробормотал Фафхрд. — Горка перед нами или клишийская куртизанка — у нее несколько лиц.
Суть была ухвачена точно. Зеленые склоны были изборождены лощинами и покрыты скалами так, что в их очертаниях легко было угадать чудовищные физиономии… глаза на них были прикрыты, правда, будто подмигивали незваным гостям. Книзу лица словно плавились, камень там словно оползал потоками воска… напоминавшими слоновьи хоботы, исчезавшими под невозмутимой гладью едкой на взгляд воды. То тут, то там среди зелени краснели кровавые пятна, похожие на жадные рты. Округлая вершина, резко отличная от остального, казалась сложенной из розового, словно живое тело, мрамора. И она тоже старалась сложиться в лицо… спящего людоеда. Полоса ярко-красного камня, пересекавшая ее чуть сбоку, вполне могла показаться его губами. Из расщелины в красном камне поднимался белый дымок.
Холм казался не просто вулканическим. Его словно бы вздымала изнутри какая-то свирепая,
