Какое-то время мы строили догадки, откуда взялся самолет. Папаша стоял за Аламос, я — за Атла- Хай, а Алиса допустила, что он может быть из обоих этих мест — почему бы Аламосу и Атла-Хаю не иметь между собой соглашения о воздушном сообщении. Мы нашли это вполне вероятным, тем более, что фиолетовая отметка Атла-Хая и голубая Аламоса были на экране гораздо ярче остальных.
— Я надеюсь, что какой-нибудь радар оберегает нас от столкновений, — сказал я.
Я предполагал это, потому что дважды мы слегка смещались с курса, видимо, для того, чтобы проскочить Аллеганские горы. Движущаяся зеленая звездочка заметно приближалась к фиолетовому пятну Атла-Хая. Я взглянул на оранжевый суп, который оставался единственной неизменной вещью, и, представив, как он обволакивает всю Землю (звезды над Ривьерой? Не смешите меня!), по-детски загадал желание, чтобы этот суп исчез навсегда.
Вдруг я услышал, как спрашиваю:
— Папаша, так это ты прикончил того парня, который нажал кнопки и заварил эту кашу?
— Не-а, — тут же ответил Папаша, будто и не прошло почти четырех часов с того момента, как он заводил об этом речь, — не-а, Рэй. Просто месяцев шесть тому назад я принял его в наше маленькое братство. Вот у меня за голенищем его нож, этот, с рукояткой в форме рога, правда, им он никого не убивал. Он признался мне, что много лет казнился мыслью о тех миллионах, которые погибли по его вине от взрывов и радиации. И вот теперь он обрел наконец покой, потому что присоединился к тем, кому принадлежит — к убийцам, и мог попытаться хоть что-то исправить. Несколько парней не желали его принимать. Они утверждали, что он не настоящий убийца, так как мог действовать посредством дистанционного управления, а количество жертв тут значения не имеет.
— Я бы была на их стороне, — сказала Алиса поджав губы.
— Да, — продолжал Папаша, — они действительно разгорячились. Этот парень тоже разгорячился, и пришел в возбуждение, и заявил, что тотчас же пойдет и убьет кого-нибудь голыми руками или хотя бы попытается (эдакий щуплый коротышка), если это необходимо, чтобы его приняли. Мы много спорили. Я обратил внимание собравшихся на то, что мы же засчитываем бывшим солдатам убийства, совершенные на службе, признаем отравления, мины-сюрпризы и тому подобное, что, в своем роде, тоже является убийством на расстоянии. Короче, мы его признали своим. Он делает большую работу. Нам повезло, что мы его заполучили.
— Ты думаешь, он действительно тот парень, кто нажимал на кнопки? — спросил я Папашу.
— Откуда мне знать? — ответил старик. — Он так утверждает.
Я собирался что-то сказать о людях, которые делают ложные признания, лишь бы добыть легкую славу, их и сравнить нельзя с парнями, по-настоящему виновными, — те позволяют, скорее, в куски себя изрубить, но язык не развяжут. Однако в этот момент в кабине зазвучал голос четвертого человека. Казалось, он исходил из фиолетового пятна на экране Северной Америки. Так оно и было — голос в любом случае шел от экрана, и мой ум мгновенно связал его с фиолетом Атла-Хая. Ну и испугал же он нас, скажу вам прямо. Алиса сжала мое колено своими щипцами (она их снова надела) сильнее, чем она, полагаю, хотела, но я даже не пикнул — таким был отмороженным.
Голос говорил на непонятном языке и звучал, как монотонная мелодия.
— Похоже на китайский, — прошептал Папаша.
— Это и есть китайский. Мандаринское наречие, — мгновенно ответил экран на чистейшем английском, так, во всяком случае, я бы его определил. Прямо бостонский диалект.
— Кто вы? Где Грэйл? Выходи на связь, Грэйл!
Я прекрасно понимал, кто такой Грэйл, вернее, кто был им когда-то. Я посмотрел на Папашу и Алису.
Папаша ухмыльнулся — на этот раз вяловато, как мне подумалось, — и взглянул на меня, как бы говоря: «Займешься этим сам?»
Я прочистил горло. Затем сказал в экран:
— Мы вместо Грэйла.
— О, — экран замешкался, совсем чуть-чуть. Затем отозвался: — Кто-либо из вас говорит на мандаринском наречии?
Смотреть на Папашу с Алисой не имело смысла.
— Нет, — ответил я.
— О, — снова секундная пауза. — Грэйл на борту?
— Нет, — отрезал я.
— О. Отстранили за что-нибудь, я полагаю?
— Да, — отозвался я, благодарный экрану за его тактичность, намеренную или нет.
— Но вас назначили вместо него? — настаивал экран.
— Да, — выдавил я, сглотнув. Я не знал, во что всех нас впутываю, слишком быстро развивались события, но действовать в русле сотрудничества казалось наилучшим выходом.
— Очень рад, — заявил экран с интонацией, которая меня позабавила, думаю, то была искренность. Затем он продолжил: — Это… — и замешкавшись, начал снова: — Блоки на борту?
Я задумался. Алиса показала рукой на вещи, которые вывалила со второго сиденья. Я тут же отреагировал:
— Здесь ящик с тысячей или около того однодюймовых полых стальных кубиков. Похожих на детские, но с кнопками. Рядом сумка с парашютом.
— Это то, что я подразумевал, — сказал экран, и каким-то образом, может, потому, что говоривший пытался скрыть ее, я уловил нотку огромного облегчения.
— Послушайте, — на сей раз экран заговорил живее. — Я не знаю, насколько вы осведомлены, но нам придется действовать очень быстро. У вас не будет возможности доставить нам стальные кубики напрямую. Даже просто приземлиться в Атлантик Хайлэндс у вас не будет возможности. Нас осаждают воздушные и наземные силы Саванна Фортрес. Все наши самолеты, те, что еще не повреждены, не могут поэтому подняться в воздух. Вам нужно сбросить блоки на парашюте как можно ближе к одному из наших отрядов, совершающих вылазку. Мы подадим сигнал. Я надеюсь, это произойдет попозже, ближе к нам, однако может случиться и раньше. Вы имеете представление о том, как работают боевые системы самолета? Управитесь с оружием?
— Нет, — сказал я, облизав губы.
— Тогда это первое, чему я вас обучу. Любой летательный аппарат, который вы увидите в тумане с настоящего момента, будет из Саванны. Вы должны его сбить.
V
Я не собираюсь описывать пункт за пунктом все, что случилось в последующие полчаса, так как событий оказалось слишком много и требовалось, чтобы мы, все трое, в них участвовали, делая подчас совсем разные вещи в одно и то же время. Хотя рассказали нам о многом, о причинах событий не говорили почти никогда, и все время нас не покидало ощущение, что мы имеем дело с человеческими существами (я едва не опустил слово «человеческие» и до сих пор не уверен, нужно ли было его оставлять), обладающими неизмеримо большими возможностями и, скорее всего, интеллектом, чем наши собственные.
