увидел в иллюминаторе оранжевый суп. Алиса слегка посапывала рядом со мной, а Папаша был на ногах и держал в руке один из своих ножей.
Он поглядывал в свое отражение в иллюминаторе. Лицо его блестело. Он втирал в него масло.
— Новый день — новые заботы, — сказал он приветливо. Звук его голоса резко ударил по моим нервам, как вообще это бывает по утрам. Я зажмурил глаза.
— Где мы? — спросил я.
Он ткнул локтем в экран Северной Америки. Две зеленые точки почти слились в одну.
— Мой бог, мы почти на месте, — сказала мне Алиса. Она проснулась быстро — в духе Мертвых земель.
— Я знаю, — ответил за меня Папаша, сконцентрировавшись на том, чем занимался, — но я намереваюсь побриться прежде, чем начнутся посадочные маневры.
— Ты думаешь, мы сядем автоматически? — спросила Алиса. — А что, если мы начнем кружить над тем местом?
— Если это случится, тогда и будем думать, — промычал Папаша, выскребывая подбородок. — А до тех пор нечего беспокоиться. Там, в мешке, еще осталась пара бутылок кофе. Свой я уже выпил.
Я не вмешивался в их болтовню, потому что две зеленые точки и первая реплика Алисы напомнили мне гораздо более глубокую причину, по которой мои нервы были натянуты, как струна. И жизнерадостность Папаши была здесь не при чем. Ночь с ее колдовским очарованием, с ощущением, что можно проговорить целую вечность, ушла, и наступил безжалостно трезвый день, побуждающий к действию. Не так уж трудно изменить свой взгляд на жизнь, когда летишь, пусть даже болтаешься в воздухе, а рядом понимающие тебя друзья, но вскоре, я знал, я окажусь в пыли, рядом с тем, на что не хотел бы смотреть снова.
— Кофе, Рэй?
— Да, пожалуй. — Я взял у Алисы бутылку, и мне стало интересно, таким ли угрюмым, как у нее, было мое собственное лицо.
— Они не должны солить масло, — заявил Папаша. — Невозможно бриться.
— «Масло было самое свежее», — процитировала Алиса.
— Угу, — подхватил я. — Мартовский Заяц, который смазал часы болванщика сливочным маслом.
Может, и правду говорят, что чахоточный юмор лучше, чем полное его отсутствие. Не знаю.
— О чем это вы бормочете? — требовательно вопросил Папаша.
— Вспомнили книжку, которую оба когда-то читали, — ответил я.
— Никто из вас случайно не пописывает? — спросил Папаша с неожиданным интересом. — Некоторые из наших ребят думают, что о нас нужно написать книгу. Я считаю, пока преждевременно, но они утверждают, что мы можем повымирать или случится еще что-нибудь. Эй, Дженни! Полегче! Мягче, прошу тебя!
Эта последняя реплика относилась к самолету, который решительно повернул налево. Мне стало тошно и неуютно. Вот оно. Папаша засунул нож в ножны и окончательно вытер лицо. Алиса прикрепила ранец к поясу, я потянулся за своим вещмешком и невидящим взором уставился в обзорный иллюминатор.
Туман слегка посветлел. Я вспомнил огни святого Эльма над разрушенным заводом.
— Папаша, — я сказал или, вернее, проскулил, — для чего этому ублюдку было приземляться именно здесь? Он спешил с грузом в Атла-Хай, какого черта он прервал свой полет?
— Это просто, — сказал Папаша. — Он был плохим мальчиком. Так, по крайней мере, я думаю. Ему следовало прямым ходом идти на Атла-Хай, но был кто-то, кого он хотел навестить перед тем. Он остановился здесь, чтобы увидеться со своей подружкой. Да, со своей девушкой. Она пыталась его предупредить — так я объясняю ту вспышку электричества, которая вырвалась наружу из развалин завода и помешала его посадке, хотя девушка, конечно, не этого хотела. Кстати, что бы она там ни включила, предупреждая его, эта штуковина так до сих пор и остается включенной. Однако Грэйл не внял предупреждению.
Не успел я переварить услышанное, как семь деформированных бензиновых резервуаров материализовались из тумана. В поле нашего зрения возникла дорога, самолет выровнялся и стал замедлять ход. На этот раз он не задел разрушенный завод, хотя, могу поклясться, готов был вот-вот протаранить его. Когда я увидел, что мы не врежемся, мне захотелось закрыть глаза, но я не смог.
Я увидел черное пятно и тело Пилота, казавшееся более толстым, чем я его запомнил, — распухло. Но это не будет продолжаться долго. Три или четыре стервятника работали над ним.
VII
Папаша сошел на землю первым. Затем мы спустили Алису. Перед тем как к ним присоединиться, я бросил последний взгляд на контрольную панель. Кнопка разрушенного завода отключилась снова, а над другой кнопкой возник голубой нимб. Видимо, Лос-Аламос. Я боролся с искушением нажать ее и убраться соло, но подумал: «Нет, в той сторонке мне ничего не светит, и одиночество хуже, чем-то, что ожидает меня здесь». Я выбрался наружу.
Я не смотрел на труп, хотя мы стояли прямо в его головах. Я заметил застывшую лужицу серебра по одну сторону и вспомнил расплавившееся оружие. Стервятники, двигаясь вперевалку, отступили, но только на несколько ярдов.
— Можно убить их, — сказала Алиса Папаше.
— Зачем? — спросил он. — Некоторые индусы использовали их, чтобы заботились о мертвых. В этом что-то есть.
— Парсы, — уточнила Алиса.
— Ага, парсы, именно их я и подразумевал. Через несколько дней будем иметь прекрасный чистый скелет.
Папаша повел нас мимо тела в сторону разрушенного завода. Было слышно, как громко жужжали мухи. Я чувствовал себя ужасно. Я сам хотел умереть. Чтобы просто идти за Папашей, требовалось неимоверное усилие.
— Его девушка обосновалась на замаскированном наблюдательном пункте, — заговорил Папаша. — Метеорологическая станция или еще что-то в этом роде. А может, они там пытались как раз устроить автоматическую станцию. Раньше я не мог вам этого сказать — вы были в таком настроении, что попытались бы уничтожить каждого, кто имел хоть отдаленное отношение к Пилоту. По правде говоря, я сделал все возможное, чтобы удержать вас на расстоянии, позволив вам думать, что я издал этот вопль. Даже теперь, скажу честно, я не уверен, что поступаю правильно, раскрывая карты и показывая дорогу, однако в жизни иной раз приходится рисковать.