субстанцию, выползший из сна кошмар.
На миг друзьям показалось, что в дальнем краю мрачной пещеры нечто, долго ожидавшее чего-то, пошевелилось. Но это ощущение тут же исчезло.
Нингобль самодовольно проурчал:
– А теперь, когда у меня выдалась свободная минутка, я, чтобы доставить вам удовольствие, готов истратить ее на историю, которую Мышелову не терпится мне поведать.
Деваться было некуда, и Мышелов начал, предварительно пояснив, что история лишь на первый взгляд имеет отношение к наложнице, трем жрецам и рабыне, тогда как ее глубинные слои касаются главным образом четырех бесчестных служанок Иштар, а также карлика, который был с лихвой вознагражден за свое уродство. Время от времени костер догорал, лемуроподобные твари бегали за дровами, и часы текли один за другим, поскольку Мышелов, рассказывая свои истории, обычно входил в раж. В одном месте Фафхрд выпучил глаза от изумления, в другом брюхо Нингобля заколыхалось, словно небольшая гора во время землетрясения, но в результате история подошла к концу, оборвавшись внезапно и будто бы посередине, как это бывает с иностранными музыкальными пьесами.
Затем зазвучали слова прощания, последние вопросы, оставшиеся без ответа, и два искателя приключений пустились в обратный путь. А Нингобль принялся перебирать в уме подробности рассказа Мышелова, которыми весьма дорожил, поскольку знал, что все это была импровизация, а любимой его пословицей было изречение: «Тот, кто врет артистически, оказывается гораздо ближе к истине, нежели подозревает».
Фафхрд и Мышелов почти уже спустились по лестнице из валунов, когда услышали позади легкое постукивание: Нингобль стоял наверху у самого края, опираясь на нечто вроде одной трости и постукивая о камень другой.
– Дети мои! – крикнул он, и голос его прозвучал тонко, как одинокая флейта в храме Ваала. – Сдается мне, что нечто в отдаленных пространствах алчет в вас чего-то. Вы должны внимательно охранять то, что обычно охраны не требует.
– Да, Крестный Отец Мистификаций.
– Вы будете осторожны? – донесся до них тоненький голосок. – От этого зависит ваша жизнь.
– Да, отец.
Нингобль махнул еще раз на прощание и поковылял прочь. Маленькие жители тьмы последовали за ним – то ли для того, чтобы получить новые приказания и отчитаться в сделанном, то ли чтобы позабавить его своими милыми ужимками – кто его знает? Кое-кто утверждал, что Нингобля создали древние боги, чтобы люди учились угадывать и тренировали воображение на самых трудных загадках. Никто не знал, обладал ли Нингобль даром предвидения или просто умел так ловко обставлять сцену грядущих событий, что лишь ифрит или адепт мог увильнуть от исполнения отведенной ему роли.
7. Женщина, которая пришла
После того, как Фафхрд и Серый Мышелов вылезли из Бездонных Пещер на ослепительный солнечный свет, след их на некоторое время затерялся. Историографы поскупились на сведения о наших героях, да это и понятно: Фафхрд и Мышелов пользовались слишком сомнительной репутацией, чтобы попасть в классический миф, были слишком загадочны и независимы, чтобы оказаться героями народных преданий, приключения их были слишком запутанны и невероятны, чтобы понравиться историкам, слишком часто они ввязывались в заварушки со всякими сомнительными демонами, разжалованными волшебниками и потерявшими доверие божествами, то есть с настоящими подонками сверхъестественного мира. И вдвойне трудно собрать материал об их действиях, когда они осуществляли свои кражи, требующие хитрости, соблюдения тайны и ловкого заметания следов. Впрочем, порой можно наткнуться на кое-какие улики, оставленные ими за этот год.
Например, столетие спустя жрецы Аримана воспевали – хотя сами они были слишком умны, чтобы верить в это, – чудо похищения Ариманом своего священного покрова. Однажды ночью двенадцать ужасных воинов увидели, как грубошерстный черный покров поднимается с алтаря, словно столб паутины, гораздо выше человеческого роста, хотя фигура под покровом имела очертания человеческой. Затем Ариман заговорил из-под покрова, и воины поклонились ему, и он отвечал им темными параболами, а потом вышел гигантскими шагами из тайной усыпальницы.
Сто лет спустя самый проницательный из жрецов заметил: «Это похоже на человека на ходулях или – удачная догадка! – на двух человек, один на плечах у другого».
Далее следует упомянуть об эпизоде, который Никри, рабыня пресловутой Лживой Лаодики рассказала стряпухе, умащивая ушибы после очередной взбучки. Эпизод касался двух незнакомцев, посетивших ее хозяйку, попойки, в коей та предложила им принять участие, а также того, как они спаслись от черных евнухов, вооруженных кривыми саблями, которые должны были их прикончить по окончании попойки.
– Ока они были чародеи, – уверяла Никри, – потому что в самый разгар оргии они превратили мою госпожу в свинью с закрученными рогами, настоящую помесь свиньи и улитки. Но еще хуже то, что они украли сундучок с вызывающими похоть винами. А когда госпожа обнаружила, что пропала и мумия демона, с помощью которой она намеревалась возбудить сладострастие в Птоломее, она заверещала от ярости и принялась охаживать меня палкой для чесания спины. Ой как больно-то!
Стряпуха хмыкнула.
Однако никто толком не знает, кто и в каком обличье посетил Иеронима, алчного откупщика и знатока искусств Антиохии. Однажды утром он был обнаружен в собственной сокровищнице с негнущимися и холодными, как после приема цикуты, конечностями и выражением ужаса на жирном лице; знаменитая чаша, которой он неизменно пользовался, бражничая, исчезла, хотя на столе перед ним виднелись круглые пятна от донышка. Позже он пришел в себя, но так никогда и не рассказал, что произошло.
Жрецы, ухаживавшие за Древом Жизни в Вавилоне, оказалась более разговорчивыми. Однажды вечером, сразу после заката, они увидели, как на фоне сумеречного неба качаются верхние ветви дерева, и услышали щелканье прививочного ножа. Вокруг них молча замер покинутый город, откуда три четверти века назад жители были изгнаны в соседнюю Селевкию, и куда жрецы тайно и не без страха вернулись, дабы исполнять свои священные обязанности. Одни из них, мгновенно вооружившись острыми золотыми серпами, приготовились влезть на дерево, другие схватили луки, намереваясь пронзить стрелами с золотыми наконечниками неведомого святотатца, однако какая-то серая тень, напоминавшая громадную летучую мышь, внезапно снялась с дерева и скрылась за зубчатой стеной. Конечно, это мог быть человек в сером плаще, воспользовавшийся тонкой и прочной веревкой, однако в те времена ходило столько смутных слухов о существах, летающих по ночам над развалинами Вавилона, что жрецы не отважились пуститься в погоню.
В конце концов Фафхрд и Серый Мышелов вновь объявились в Тире и через неделю уже были готовы к финальной части своего предприятия. Более того, они даже уже вышли за городские ворота и теперь стояли у начала построенного Александром мола – основы все расширяющегося перешейка. Глядя на мол, Фафхрд вспомнил, как однажды не представленный ему незнакомец рассказал историю о двух знаменитых героях, которые лет сто назад оказали неоценимую помощь в обреченной на неудачу обороне Тира от войск Александра Великого. Более высокий швырял громадные каменные глыбы в неприятельские корабли, низкорослый нырял в воду и перепиливал их якорные цепи. По словам незнакомца, героев звали Фафхрд и Серый Мышелов. Фафхрд тогда промолчал.
Свечерело; было самое время немного передохнуть, вспомнить былые приключения, обсудить туманные, невероятные, а может, и розовые перспективы.
– По-моему, сгодится любая женщина, – настаивал Мышелов, продолжая прерванный спор. – Просто Нингобль хотел напустить побольше тумана. Давай возьмем Хлою.
– Если только она пойдет, когда будет готова, – чуть улыбнувшись, отозвался Фафхрд.
Темно-золотой солнечный диск скатывался в морскую зыбь. Торговцы, обосновавшиеся на ближайшем к суше конце мола, чтобы в базарный день первыми встретить фермеров и пришедших из глубинки купцов, сворачивали свое хозяйство и опускали тенты.
– Любая женщина в конце концов придет, если она готова, даже Хлоя, – заметил Мышелов. – Нам только придется захватить для нее шелковый шатер и кое-какие дамские мелочи. Дело нехитрое.
– Вот именно, – ответил Фафхрд. – Одного слона нам, по всей видимости, хватит.
Дома Тира на фоне закатного неба казались темными, лишь кое-где поблескивали медные крыши, а
