Они прошли мимо церкви, в которую девочкой ходила Элена, поднялись на мостик, где она однажды, пустившись в пляс, порвала свой карнавальный наряд. Это был день, когда и одна, и другая как бы перенеслись туда, далеко, в дни проведенной в Оспедале делла Пиета юности. Когда Мариэтта и Элена расставались, насытившись этой необычной прогулкой, обе дали друг другу слово, что, как только представится возможность, непременно встретятся и погуляют еще.
С открытием новой лавки у Мариэтты оставалось мало свободного времени. Леонардо, желая привлечь побольше покупателей, выставил несколько наиболее оригинальных масок в витрине. Когда они обустраивали магазин, то и Мариэтта приняла в этом живейшее участие, посоветовав ему, какие именно маски из самых затейливых и вычурных могли бы быть выставлены на всеобщее обозрение, как снаружи, так и внутри. Лавка, стены которой пестрели множеством самых разнообразных масок, создавали у Мариэтты иллюзию диковинной пещеры со стенами, выложенными драгоценными камнями.
В мастерской Леонардо старательно трудились пятеро очень одаренных мастеров, создавая совершенно новые, невиданные творения. Леонардо мечтал, что его лавка станет совершенно иной, непохожей на те, что находились на площади Сан-Марко, где покупателю предлагались какие угодно маски. И хотя Мариэтта с грустью вспоминала и Пульчинеллу, и Панталоне — они ведь остались для нее тем, чем обычно остаются для ребенка их первые игрушки — те маски, которые она продавала сейчас, предназначались не для кого-нибудь, а для покупателей обеспеченных, встречали у нее, отнюдь не лишенной деловой хватки, понимание. Леонардо, стремясь стимулировать сбыт подобных изделий, обещал Мариэтте своего рода премию, если ей удастся продать масок свыше определенного числа за какой-то срок, но и без того новая роль очень увлекала ее. Продавая маски, Мариэтта почувствовала спокойную уверенность: она вроде бы снова вернулась назад, к своим корням, и теперь как бы заново строила свою жизнь, с той лишь разницей, что ее будущее неразрывно связывалось с будущим мужа.
Леонардо, заботясь о том, чтобы открытие его новой лавки не превратилось в заурядное событие, снарядил живописно одетых глашатаев — одного с трубой, другого — с барабаном. Они обходили площадь Сан-Марко, привлекая всеобщее внимание трелями и барабанным боем и громко возвещая о том, что в Калле делла Мадонна открылся новый магазин, где покупателей ждут такие маски, которых они прежде и в глаза не видели. Аналогичные представления происходили затем в течение всего дня и на Марчерии, и на мосту Риальто, и также во многих других оживленных местах.
Венецианцы, с их вечной любовью к ярким маскарадным костюмам, помешанные на всем, что связывалось с карнавалом, валом повалили в новое заведение Леонардо. Мариэтта встречала их, одев по такому случаю одно из своих лучших платьев из изумрудно-зеленого атласа, в маске, украшенной по бокам блестками и ярко-зелеными локонами, образующими что-то вроде парика, локоны которого рассыпались по ее плечам. Многие молодые щеголи восторженно аплодировали ей. Их было полно в лавке, восхищенно разглядывающих сквозь лорнеты разложенные маски, примерявших ту или иную, привлекшую внимание необычным узором или причудливой формой. Мариэтта, желая угодить им, щедро угощала их кофе, который самолично разливала в крохотные позолоченные чашечки из тонкого, как бумага, фарфора.
В этот день Мариэтта надела маску вовсе не в целях скрыть свою внешность, она ни в коем случае не собиралась делать секрета из своей новой ипостаси, всем было и так известно, что она, а не кто-нибудь другой, отвечает за этот магазинчик. Все покупатели обращались к ней, называя ее при этом «Пиетийским огнем» — так они выражали свое отношение к скандалу, жертвой которого стал ее муж, без тени смущения заговаривая с ней. Заходили даже те, кто в первые месяцы после суда избегали ее, снедаемые любопытством и в надежде загладить прошлое, снова обрести те отношения, которые существовали между ними и Мариэттой прежде. Она демонстрировала свое холодно-вежливое отношение. Ведь эти люди не были для нее никем, так, просто знакомые, общение с которыми скорее диктовалось обязанностями, проистекавшими из светского этикета, и в прежние времена не выходили за рамки простых приличий. А что касалось старых друзей, тут она на сердечность не скупилась. Большинство из них знали Доменико на протяжении многих лет, некоторые — с детства, и среди них не было таких, кто уверовал бы в его виновность. Именно с одним из них, Себастьяно Дандоло, у Мариэтты впервые состоялся разговор о возможности организовать побег Доменико.
Однажды он и его жена Изабелла пригласили Мариэтту на ужин к ним в дом. Приглашенных оказалось немного, в основном, хорошо знакомые ей. Как только выдалась возможность, Мариэтта отвела Себастьяно в сторону и поделилась с ним своими думами. Он терпеливо выслушал ее, после чего медленно покачал головой.
— Не советую вам, Мариэтта, строить планы в этом направлении. Слишком опасным считают вашего мужа, чтобы можно было попытаться вызволить его оттуда. Насколько мне известно, у его дверей никогда не бывает меньше двух охранников, кроме того, на окнах вставили еще одну решетку.
— А если их подкупить? — не желала отступать Мариэтта.
— Нет, это невозможно, кто из стражников согласится пойти на такой риск ради опасного преступника — а ведь именно таковым и считают там Доменико. В случае, если затея эта провалится, их ждет смерть от пыток.
— Что же в таком случае делать? — она была близка к отчаянию.
— Быть терпеливой. Мы не должны терять надежду на то, что со временем наш дож или же тот, кто придет ему на смену, проявят в конце концов снисходительность. Хотя в настоящее время такая возможность весьма и весьма далека от реальности. Ваш супруг оказался жертвой нашего смутного времени, когда вся Европа восприняла то, что сейчас происходит во Франции, как знак предостережения. Хотя, по моему мнению, лучшего дожа для Венеции, чем Доменико трудно себе представить.
— Я очень вам благодарна, Себастьяно, — она была тронута словами Дандоло, поскольку лучшей похвалы для Доменико не существовало. В ее памяти всплыло одно давнее пророчество, что она станет женой дожа Венеции. Хотя сказано это было, безусловно, в шутку и очень давно, еще когда она была девочкой, Мариэтте пришло в голову, что это не так уж и далеко от действительности — во всяком случае, Доменико по своим деловым качествам вполне соответствовал этому посту. Впрочем, если все изменив ся в его пользу, кто возьмет на себя смелость предугадать, что произойдет в будущем? Может быть, его политическая проницательность и позволит ему однажды надеть золотой рог.
Дела в новой лавке шли прекрасно. В период карнавала она превратилась в место, куда приходили за самыми необычными масками. Конечно, не обошлось и без периодов некоторого застоя, но таких, слава Богу, было очень немного. Тогда Мариэтта переходила в мастерскую, где помогала отливать или разрисовывать маски, снабжать их украшениями, изысканными плюмажами. Следует отметить, что идея плюмажей целиком принадлежала Мариэтте, и успех этих масок был феноменальным. Площадь Сан-Марко в карнавальный сезон 1790 года представляла триумф плюмажей Савони. Причудливое многоцветье вздымавшихся раскрашенных перьев напоминало диковинный лес.
Лето принесло с собой удушливую венецианскую жару, и Мариэтта с тоской вспоминала прохладу и негу тех прекрасных спокойных дней, проведенных на вилле, с трудом представляя себе условия, в которых теперь пребывал ее Доменико под крышей Дворца дожей. Она послала ему один из простых вееров, которыми обычно пользовались мужчины, и флакончик освежающей эссенции, чтобы добавлять в воду для умывания. В ее памяти возникли сцены совместного купания. Как же истосковалось ее молодое тело по сильным рукам Доменико, по его объятиям! Сколько же месяцев прошло с тех пор, как она в последний раз переживала экстаз от проникновения этого, обуреваемого страстью тела в ее жаждущую мужской силы плоть? Мариэтте казалось, что она — омертвевшая, высохшая изнутри — лишь наполовину женщина.
Минуло еще полтора года — нелегкое, даже драматичное время. Дело в том, что предпринятая попытка вызволить Доменико из тюрьмы потерпела провал. Никто толком не знал, сколько же времени понадобилось заговорщикам, имена которых так и остались доселе неизвестными, чтобы добраться до камеры Доменико, отслаивая свинцовые плитки покрытия крыши и находившиеся под ними полуразрушенные черепичные. И он бы исчез без следа, если бы не случайно упавшая на пол камеры плитка черепицы, удар от которой вызвал переполох среди стражников, ворвавшихся в камеру как раз в тот момент, когда Доменико уже повис на веревке, опущенной теми, кто его вызволял, вытаскивая через освободившийся проем крыши. Стражники схватили за ноги Доменико, веревка не выдержала и вырвалась из рук заговорщиков. Доменико, увлекая за собой одного из своих спасителей, рухнул на пол камеры. Он
